— Сейчас карабин принесу, разнесу тебе башку! — взревел Паша, то ли все еще продолжая спектакль, то ли уже всерьез. Он выскочил из комнаты, побежал к своему складу.
— Ну что за народ, — среди гробовой тишины помещения сказал Герман, — ни дня без стрельбы не могут! Кончайте игру, валите отсюда!
Все еще потрясенный, я поспешил на склад извиняться перед Пашей за свой рисковый выстрел (он хохотал, хлопая меня по плечу), а Плуталов в это время пошел к домику Германа и Вити просить расчета.
— Куда ж я теперь тебя дену? — удивился Герман. — Будешь вести себя как человек, никто тебя не тронет. А ходить будешь со мной.
Знать бы мне, какую пакость еще готовит мне этот несчастный хлопушинский пистолет, я бы, секунды не раздумывая, выкинул бы его тогда же, не пожалев ни трехсотрублевой игрушки, ни трех пачек патронов.
За пару дней до конца березитовского отдыха всей компанией мы стреляли из этого пистолета. Сначала на улице по банке: за двадцать шагов, за пятнадцать, за десять… Попасть не мог никто. Исследовав засевшую в пне пулю, Юрка Шишлов сказал, что ствол калибру не соответствует и пуля летит почти плашмя. Стрельбу продолжали уже в комнате — из одного конца в другой все в ту же банку, подвешенную на гвозде.
За толстыми бревнами стены была, как сказано, столовая, она же — минералогическая лаборатория. Попасть в банку, хотя бы и плашмя, жаждал каждый из нас. Промазал Ленька, промазал Григорий, промазал Володя Левитан, пришла моя очередь. Тщательно прицелившись, я нажал курок. И тут же всех нас потряс вопль, раздавшийся за стеной, за толстенными ее бревнами. Что такое?
— Человека убили! — сообщил Рюмзак, заскочив в комнату и снова исчезнув.
Мы выскочили из дверей. Мимо нас, пригнувшись и подвывая, пробежала Тамара Ильинична, взмахивая одной рукой, точно крылом птичий подранок. Вторая ее рука, обнаженная и окровавленная, висела плетью.
— Дурак! — крикнула она мне на бегу, безошибочно определив лиходея. Убежала она к себе в комнату, и уже оттуда доносились ее рыдания и крики Нели:
— Главное, кровь остановить! Сейчас, Тамара Ильинична, миленькая, сейчас! Вот она, пуля, вот она!..
Ну все, Тарутин, доигрался…
Не заходя даже к женщинам выяснить, куда ранена Тамара, выживет ли или истечет кровью, я поплелся в домик Германа: пусть вызывает вертолет.
— Мы там стреляли… по банке, — замямлил я Герману. — Тамара ранена…
— Кто стрелял конкретно, чей выстрел? — спросил Герман, сбрасывая ноги с топчана.
— Я стрелял, — выдавил я.
— Мудак, — сказал Герман, усилив Тамарино определение, — где я тебе сейчас вертолет возьму? — и побежал к Тамаре.
Я поплелся следом. Навстречу мне спешно шел Григорий.
— Пулю вынули, руку перевязали, неглубоко пуля была, кровь уже остановили! — крикнул он мне еще издали. И не передать словами того облегчения, которое я почувствовал после этих его слов.
Пуля плашмя влетела в паз между бревнами и ударила в руку подвернувшуюся Тамару, пробила кожу, неглубоко засела в предплечье. Счастье, что плашмя, счастье, что в руку.
Герман, убедившись, что ничего страшного не произошло, вразвалку пошел к себе.
— Иди извинись перед Тамарой, — сказал он мне, — а хреновину эту сегодня же выброси, понял?
Тамара Ильинична, уже перебинтованная и успокоившаяся, сидела за столом в обществе Нели и неизменного подселенца Леньки.
— Что, Олег, небось матка с перепугу опустилась? — зубоскалил Ленька. — Главное, в Нельку не стреляет, бережет, в мою целит!
— Да какая я «твоя»? — откликалась раненая Тамара, блюдя конспирацию.
— Простите, Тамара Ильинична, — покаянно попросил я.
— Дурак ты, дурак! — беззлобно обругала меня минералог. — Это ж удумать надо: в комнате стрелять! А если б ты глаз мне выбил? Ладно, что с тебя взять, прощаю!
— Пусть с него Нелечка возьмет, она знает что! — развлекался Ленька, прикрываясь от шутливых шлепков смеющихся женщин.
Испросив прощения, я тут же сходил за паскудным пистолетом, спустился к берегу Хайкты и, размахнувшись, зашвырнул его в воду.
35
На другой день уходили в южные маршруты. Их было не меньше, чем северных, и главной задачей было сделать как можно больше работы до дождей, которых не миновать.
Наш Рюмзак был передан промывальщиком в отряд нового геолога, горняка Наторхина, сюда же попал и Григорий, взять его в свой отряд я никак не мог.
Дожди пошли во второй половине августа. Просидев пару дней в пологе под тентом, мы поняли, что этой пакости нам не переждать: продукты на лабазах на «пустые» дни не рассчитывались.