Андрей отвернулся. За окном ветерок ласково сминал ворсистую ткань ржаного поля…
ШАРЛАТАНСТВО[1]
Старый Гвидас пришел в Город утром, на заре, как раз после смены караула.
— Храбрость, кому храбрость? — принялся зазывать покупателей Гвидас, едва миновал городские ворота. — Имеются также бдительность, мужество, неподкупность, решительность…
— Давно тебя не было, старый прощелыга, — приветствовал Гвидаса начальник стражи. — Бдительности возьму немного, пожалуй. Капель тридцать. И неподкупности полсотни возьму, от соблазна. Решительности не надо, с прошлого раза еще осталось.
Старый Гвидас откинул с лязгом крышку передвижного лотка, извлек склянки с бдительностью и неподкупностью. Бормоча под нос, отмерил нужное количество капель. Слил в подставленную начальником стражи плошку. Принял от него монеты, пересчитал, упрятал за пазуху.
— Есть новый товар, — понизив голос, поведал Гвидас. — Такого в ваших краях еще не видывали. Редкий товар, заморский.
— Что за товар? — ворчливо спросил начальник стражи. — Дорогой, небось?
— Недешев, пять монет за каплю. Особое состояние души, — Гвидас закатил глаза. — Названием «любовь».
— И что в нем эдакого особенного?
— Сам не знаю, — развел руками Гвидас. — Мне такой товар не по карману. Но люди говорят, что оно того стоит.
— Вот пускай люди и покупают, — проявил оставшуюся с прошлого раза решительность начальник стражи. — Пять монет за каплю кота в мешке, нашел дурня.
Гвидас захлопнул крышку лотка, толкая его перед собой, пересек примыкающую к городским воротам площадь Стражников, миновал собор святого Казимираса и свернул на улицу Алхимиков.
— Смекалку, кому смекалку? — принялся заунывно выкрикивать он. — Имеются также озарение, долготерпение, усидчивость. А также новый товар. Заморский. Особое состояние души названием «любовь».
Желающих на особый товар не нашлось. Алхимики были традиционно бедны, даже на дешевое озарение им приходилось копить тщательно и подолгу.
— Удачу, кому удачу? — голосил Гвидас на бульваре Воров и Мошенников. — Отличная удача, проверенная. А также особый товар…
Покупателей на особый не оказалось и здесь. Воры были людьми практичными и тратиться абы на что не намеревались.
— Вдохновение, кому вдохновение? — лоток задребезжал склянками по брусчатке переулка Художников.
Небо плавно перетекало к востоку из нежно-лилового цвета в бледно-розовый. Солнце несмело трогало черепичные крыши, каменные стены, брусчатку мостовой, золотило стволы каштанов. Слышались ленивое цоканье копыт, птичий щебет да дребезжание лотка старого Гвидаса, который все покрикивал: «А вот кому!..»
— Ах! Какое расчудесное, презамечательное, наипрекраснейшее утро! — продекламировала шагавшая по переулку Художников девушка.
— Да, Анеле, хорошая погода, — сдержанно улыбнулась ее спутница.
Анеле резко остановилась и развернулась на каблучках.
— Лайма! Как ты можешь, как ты можешь так говорить?! Оглянись вокруг, Лайма! Что ты видишь?
— Переулок Художников и торговца снадобьями.
— Сна-а-адобьями?
Анеле вновь развернулась, махнув рыжими кудрями, указательным пальцем прижала к переносице очки и посмотрела вперед. Теперь и она увидела катившего тележку Гвидаса.
— Ой, правда, торговец. Лайма, я хочу, хочу, хочу что-нибудь!
— Сомневаюсь, что это разумно, — бесстрастно обронила Лайма.
— «Сомневаюсь, что это разумно», — передразнила ее спутница. — Ты всегда сомневаешься, бакалавр теологии. А я хочу.
Заявив это, Анеле направилась к Гвидасу чуть ли не вприпрыжку.
— Подходите, барышня, подходите, выбирайте, — воодушевился торговец. — Храбрость, смекалка, удача, озарение…
Анеле наморщила носик.
— Долготерпение, усидчивость, — торговец хмыкнул в бороду.
— Нет, не хочу. Зачем они мне?
— Попробуйте заморский товар, барышня. Новый, совсем неизвестный в наших краях.
— Ой, что, что такое? — загорелась Анеле.
Через пару минут склянка озорно звякнула в расшитой бисером сумочке, и девушки двинулись дальше.
«Весь гонорар спустила, дурочка», — качала головой Лайма.
Гонорар достался Анеле за натюрморт «Зерна граната в анисовой росе». Натюрморт писался два года, под настроение, и рассталась с ним Анеле тоже под настроение, за двести монет, не торгуясь…