Однажды поднатаскавшись за три дня где попало, Ник решил завалиться в бар, посмотреть на новых посетителей. Здесь прошел слух, что в их поселок въехала семья из трех человек. «Истинный» американец решил узнать о новых лицах. Вновь прибывшие на время остановились в гостинице, и им уже предложили пустующие дома, об этом они уже были проинформированы Биллом, хозяйничавшим за стойкой с выпивкой.
– Билли! – оповестил о себе Ник.
Билл уже принял приветствие как сигнал и без лишних расспросов перешел к главному:
– Привет, Ник, тебе бурбон или виски? – спросил он.
– Виски, только виски, настоящий западный виски, Билли! – сказал почти подлетевший к стойке Ник.
На нем была одежда среднестатистического жителя, замшевая, с порезами куртка, штаны, ковбойская шляпа, во рту сигара, небритое лицо, горящий взгляд одинокого обывателя. Ник Клемонн подставил сигару Билли, не вынимая изо рта. Билли подкурил сигарету Нику.
– Что нового, старина Билл?
Билли отлил Нику виски, бросил взгляд на другого клиента в ожидании того, что тот выберет себе из напитков, расставленных на полках у стены за стойкой. Выбор был невелик, в основном различие в наклейках фирм.
– Вон за столиком новая семейка из Флорвилля, думает уже о завтрашнем отъезде, – сказал Билл другу.
– Флорвилль?! Там такие угодья, можно арахис выращивать, – удивился Ник.
Билл пожал плечами.
– Они говорят, что после Великобританской конвенции индейцы стали напускать страх на их городок, кого режут, кого забивают кнутами, дикари…
– Даа, Билли, среди краснокожих туземцев есть и приличные. И… дрянь, – подытожил Ник и махнул в рот порцию виски.
Бармен уже ожидал опустошенный стакан, вновь наполнив его пятьюдесятью граммами алкоголя. Николас Клемонн после одинокого затворничества в пустоши между полями, лесами вернулся обратно, вновь не найдя ответа на свой вопрос о смысле, он даже не знал, над чем ему искать осмысление в общем. Выходя в который раз из кабака гостиницы и возвращаясь, перед этим употребив очередные пятьдесят капель, докуривая сигару, он стал ощущать, что сознание его приходит в нужное русло. Оставалось расслабиться, к кому-нибудь поприставать, помучить вопросами о смысле, возможно, сесть на чью-то лошадь, покататься на ней и вернуть обратно. После нескольких таких хулиганских выходок с угоном и взысканий за них, в конце концов, к нему привыкли. И в очередной раз, когда он угонял лошадь, хозяин лошади с испугом пытался обратиться за помощью, сообщить о правонарушении. Его, объяснив действия Ника, успокаивали словесно, если тот отказывался от принятия алкоголя или сигареты. Конечно, старине Биллу Нику приходилось возвращать за использованные для успокоения хозяина лошади предметы релаксации, если тот не отказывался их принять.
В этот день у стен гостиницы были привязаны лошади шерифа Лорана и бутылочника Брюса. Местный шериф изредка появлялся в этом поселении, сам он проживал за тридцать километров, в долине с более оживленными переулками. В этот день он появился из-за дел с проституткой Лиз. У нее кто-то украл денежный запас за неделю, и сейчас он находился на втором этаже, выслушивая потерпевшую. У Ника с утра ничего не было в желудке, и поэтому алкоголь действовал стремительно, порождая в его голове немыслимые идеи. Клемонн все же помнил о просьбе сорокалетнего Брюса не трогать его лошадь, потому как тот часто использовал ее и ожидать взбалмошного Николаса, пока тот выветрится, временем не располагал. Об этом знал и Билл. Ник появился в дверном проеме гостиницы.
– Билли, я ненадолго… – сказал он и исчез на улице.
Бармену и соучредителю хозяина гостиницы оставалось только приоткрыть рот. Произнести просьбу, чтоб его товарищ ничего не сделал противозаконного, он не успел.
О договоре бутыльщика и Ника Билл знал.
Билл хорошо или плохо знал Николаса. Билл Холлинг, попав однажды в их поселение, остался несколько лет назад здесь жить, женившись на покинутой мужем дочери хозяина гостиницы. И мог сказать о Клемонне, что тот очень редко нарушает свои обещания. Если изрядность выпитого его не подведет. Но от трехсот граммов виски, Билл был уверен, соблюсти уговор Ник был еще в силе. На улице оставалась другая лошадь. Кто-то из местных граждан, зашедших в фойе, скривил удивленно лицо, в недоумении помотав головой. Было ясно, что Ник оседлал лошадь шерифа и умчался в неизвестную сторону или сумеречную сторону – часть поселения, где дома уже лет двадцать были покинуты людьми, и в темное время никого там не было.