— О, на этот счет не беспокойтесь! Это совершенно новый сплав. — Джон потрогал рукой обшивку машины.
Окончательно рассвело, только не в моей душе. Показалось солнце и оно всходило с запада на восток (!)…
Внизу расстилалась широко водная поверхность.
— Атлантический океан, — пояснил мой собеседник.
— А берег?
— Америка… Вон Нью-Йорк, мы туда через 20 минут спустимся…
Я опять получил дружеский толчок через драпри и тогда догадался, что это не кто иной, как "вихрастый". Он был прав, этот юнец, говоря, что мы сначала посетим Америку.
Но цель, цель?..
IV. НЬЮ-ЙОРК
Я никогда не был в Америке и, надеюсь, никогда больше не буду.
Кто говорит, что Нью-Йорк — не город, а чудо? Чудо техники, чудо архитектуры, культуры и пр. и пр.? Кто это говорит? — Не верьте. Своими глазами видел: ничего подобного и ничего особенного!..
Когда находишься в воздухе на высоте двух тысяч метров, то Нью-Йорк прежде всего остров, вытянутый с запада на восток и занимающий в длину, без окрестностей, около 180 километров.
С высоты 500 метров он уже раздроблен на сотни островов и островков, — будто не отделился от общего материка, а упал с неба и при падении разлетелся на кусочки; — изрезан лентами рек и зигзагами заливов; оцеплен, опоясан, пересечен бесчисленными наземными и подземными железными дорогами; окутан клубами дыма и тумана, заполнен грохотом стали, железа, чугуна, воем гудков, сирен, звонков и людей.
Вот вам первое впечатление; самое беспристрастное и при том, как видите, самое невыгодное. Отмечу только, чтобы оставаться до конца беспристрастным, что меня немного поразило с упомянутой высоты в виде этого современного Вавилона, как его называют.
Реки его буквально кишат лодками, шлюпками, катерами и парусниками; заливы — яхтами, торговыми и пассажирскими судами, военными кораблями и даже дредноутами, этими гигантами из гигантов морского сообщения. В воздухе над городом то и дело носятся быстроходные самолеты и изредка дирижабли. Вот и все. Какое же тут "чудо" техники и архитектуры?.. А уж о пресловутой культуре и говорить не хочу.
С высоты 20-этажного дома, куда опустились мы после слишком часового пребывания в воздухе, я, к сожалению, уже ничего больше не видел, кроме бесконечных фабричных труб, крыш небоскребов да рекламных объявлений (кому они здесь, на крышах нужны? разве птицам?) Зато стук, лязг, вой здесь превратились в сплошной стон, неприятно действовавший на нервы.
Мы опустились на крышу. Причем, еще будучи на порядочной высоте, наша машина внезапно приобрела крылья — это пуговка-Джон где-то нажал пружину.
Последнее приобретение нашего Пегаса носило явно бутафорский характер. Оно нам совершенно не оказывало никакой пользы, кроме разве одной: не привлекать странным видом "сигары" лишнего внимания. И этого мы достигли в полной степени: окрылившись, наш экипаж издалека мало чем отличался от простого аэроплана.
Четырехугольный Джек слез со своего управленского стула заметно истощенный и бледный.
— Ты очень ослаб? — встревожился Джон.
— О, нет, ничего, — промямлил Джек, слегка пошатываясь и проводя рукой по мокрому лбу. — Разве только спать сильно хочется.
— Этого нельзя! Этого нельзя!.. Ведь нам необходимо сию же минуту идти на собрание…
— Знаю, — недовольно пробурчал Джек. — Приму ванну, все пройдет…
Я внутренне содрогнулся. Подумать только: под управлением такого пилота мы должны будем лететь на Луну?! Ведь до Луны круглым счетом 380.000 километров — девять земных окружностей! А он и одной трети окружности этой не пролетел и уже никуда не годится! Нужен особо мощный интеллект и выдающееся уменье концентрировать внимание, чтобы рискнуть на столь фантастический перелет!
Джек справился немного со своей слабостью:
— Вы тут побудете минут двадцать, — сказал он мне. — Не вздумайте удирать — пуля в лоб и никаких гвоздей…
Что ему ответить на столь наглое и циничное заявление? Я смолчал.
Пуговка опустил металлические шторы окна, — мы остались при электричестве, — и кинул острый взгляд на обессиленного Джека:
— Г-н профессор, — сказал он, — по всей вероятности, вы потребуетесь не так скоро, как предполагает мой камрад: ему нужно изрядно отдохнуть…
— Ну что там!.. — отозвался угрюмый Джек.
— Да-да, ты должен, я вижу, как следует отдохнуть. И вы используете это же время для отдыха. Вот здесь имеется койка…
Пуговка направился к драпри.
— Хорошо, хорошо, не беспокойтесь! — почти что закричал я.
Но ему очень хотелось показать мне койку и, продолжая приглашать меня, он вошел за драпри…
Джек мотался на ногах, пяля отяжелевшие веки и ничего не подозревая.
У меня руки и ноги отнялись от одной мысли, что должно сейчас произойти. Муть поднялась из живота и перед глазами запрыгали фиолетовые круги. Вот она, катастрофа!
Но… пуговка спокойно звал меня, и, пересиливая дурноту, я принужден был откликнуться на приглашение. Не смея глядеть по сторонам, чувствуя, как подгибаются ноги, я раздвинул драпри.
— Ого! — воскликнул Джон, и я готов был рухнуть на пол, думая, что он заметил ребят…
Нет, это восклицание относилось ко мне.
— Ого! Как вы ослабли! Вам непременно надо соснуть. Вот здесь в шкапу вы найдете чистое белье… Пожалуйста, ложитесь сейчас же…
Он непринужденно держал себя, вертелся от шкапа ко мне и обратно: не заметить присутствия незваных гостей он не мог… и я робко осмотрелся.
Ребят за драпри не было.
— Раздевайтесь и ложитесь, — увещевал меня Джон, видя мою остолбенелость и приписывая ее действию бессонницы. — Сейчас, сейчас идем, — повернулся он к нетерпеливому своему другу. — Ну, до скорого свидания, профессор; пожалуйста, спите; восстанавливайте силы. Они нам скоро понадобятся.
— Не вздумайте улизнуть, — снова предупредил меня упрямый Джек, хотя язык его ворочался, как мешалка в тесте.
И приятели ушли.
Я машинально опустился на койку в абсолютной растерянности.
Усилитель звуков в потолке доложил об удаляющихся шагах и о мерной поступи вокруг машины: очевидно, ко мне приставили сторожа.
Итак, я один…
Неужели тот корявый сапог, который я так своевременно попросил убраться, неужели и толчки, и хмыкание, и движения за драпри, неужели все это было обманом слуха и зрения? Измышлением развин-ченных органов чувств?
Я не знал, что думать. Во всяком случае, я почувствовал себя сразу одиноким и несчастным, лишившись друзей. Если даже они были плодом моего больного воображения, пускай продолжалась бы эта иллюзии; она давала мне бодрость!..
Не знаю, сколько времени просидел я в состоянии полнейшей прострации и унылого окаменении до того момента, когда услышал вдруг мягкий храп непосредственно под собой.
"Новая галлюцинация", — подумал я безнадежно.
Но храп повторился, аккомпанируемый мелодичным присвистом.
Чтобы отогнать от себя соблазнительные, галлюцинаторные звуки, — только для этого! — я приподнял край одеяла и заглянул под кровать.
Силы небесные!
Мирно обнявшись, словно наигравшиеся котята, спали там мои верные спутники. Рядом с ними лежало и их оружие.
Вот что значит простая, здоровая натура! Вот что значит не иметь интеллигентской расхлябанности! Только теперь я понял, насколько жизнеспособен и крепок тот слой общества, представителями которого являлись мои юные друзья!..
Должно быть, в избытке нахлынувших на меня чувств, я интенсивно задышал; может быть, даже запыхтел изрядно, едва справляясь с истерическим радостным спазмом глотки. Вихрастый Гришка проснулся, вытаращил глаза на мою склоненную голову и вдруг выкатился из-под кровати, не забыв, однако, зацепить с собой револьвер. С другой стороны тем же порядком выкатился его друг.