Они немедленно сунули носы за драпри и успокоились.
— Где мы?
Я сказал.
— Ушли цилиндры?
— Да.
Сладко потягиваясь, вихрастый резюмировал:
— Жрать сильно хочется. Здорово мы поспали; а вы?
И не дожидаясь ответа, а я совсем не мог говорить по причине душившего меня волнения, он полез в один шкап, в другой и, наконец, нашел, что искал.
— Хотите? — мне предложили бутерброд.
Я и есть не мог; только головой замотал.
— Эка вы развинтились, — заметил вихрастый. — Ну, что нового узнали?.. Мы послушали, послушали, — ни черта по-ихнему не понимаем, да и решили окунуться под кровать, а то ноги здорово замозжили.
— Пускай он спать ляжет, — с набитым ртом произнес младший юнец, указывая на меня.
— И то. Ложитесь-ка вы, а мы покараулим… А хорошую штуку они смастерили (кивок на потолок). Около нас, значит, дежурство есть?.. Забыли, должно, привернуть, или как там?..
Вихрастый подставил стул и полез к трубе:
— Во, Мишк, послушай, как город гудит!..
Ребята до всех тонкостей обследовали машину. Потрогали, покрутили всюду, где можно было покрутить. Посидели по очереди на стуле со стеклянными ножками; поинтересовались: как управлять машиной?
Я удовлетворил их любознательность.
— А вы можете? — спросили они меня.
До сих пор мне как-то не думалось об этом. Теперь же, при их вопросе, я сорвался с койки с блеснувшей в голове отчаянно удачной мыслью, как мне казалось.
Но пришлось остыть.
Джек вынул самую необходимую часть психо-аккумуляторов, и машина не могла лететь.
— Пр-роклятие! — вместо меня прорычал вихрастый, догадавшись о моих разбитых планах и, посмеиваясь, присовокупил:
— Дрыхнули бы вы лучше, старина!..
V. ГЛУПЕЙШЕЕ ПОЛОЖЕНИЕ
Я отлично успел выспаться задолго до прихода цилиндров. Выспаться, собраться с мыслями и обдумать ситуацию.
— Ситуация наша неопределенно-туманная, — сказали мои юные друзья, очень удачно выразив в этих словах наши действительно не весьма четкие перспективы.
Все-таки развинченность моя несколько умерилась; не настолько, впрочем, чтобы я, подобно ребятам, стал предаваться радужным мечтаниям.
А они так солидно освоились с новым положением, будто здесь родились и выросли. Никакие мои увещевания относительно полной непригодности данной обстановки для игры в чехарду, для громкого пения грузинских (и каких бы то ни было) песен, для борьбы и других милых развлечений, никакие мои увещевания на сей счет не действовали. Словно взбесились ребята!
Едва-едва успели они привести в порядок комнату: поставить на место разбросанные и опрокинутые стулья, на столе ликвидировать несколько хаос; едва успели занять свое убежище под кроватью, створка скрипнула и появился четырехугольный.
— А! Очень хорошо. Я вижу, вы уже отдохнули, профессор? Тогда идемте скорей…
— Разрешите узнать: куда? — поднялся я навстречу. На этот раз он был более корректен и сообщителен:
— Будет небольшое собрание. Мы обсудим вместе некоторые детали предстоящего путешествия. Ждут ваших ценных указаний.
— Надеюсь, — спросил я с иронией, — надеюсь, теперь никто не будет тыкать мне револьвером в нос?
— О, на этот счет будьте спокойны, — четырехугольный немного смутился. — Забудьте то, что было. В стране варваров мы действовали по-варварски, здесь же — культурное государство.
— Гм… Почему же вы не обошлись силами своего "культурного государства", а полезли к варварам? — пробормотал я.
— Мы не причисляем вас к варварам, г-н профессор, — поспешил заверить меня четырехугольный. — Вы исключение. Вам более приличествует жить и работать среди нас.
— Вы очень любезны, — отпарировал я. — Однако разрешите поблагодарить нас: свои варвары мне более по душе, чем чужие "культуроносители"…
…Вроде вас, хотел я добавить и еще кое-что, но счел лучшим воздержаться. И хорошо сделал: мало ли чего можно наговорить вредного для себя в приливе патриотических чувств?!
Мы вышли.
Крыша, куда опустилась наша машина, представляла собой хорошенький садик — с павильонами, беседками и фонтанами.
Стоял чудный прохладный вечер. После душного, насквозь про-куренного воздуха моей летучей темницы, грудь с наслаждением вдыхала свежесть вечера и аромат цветов.
На главной аллее садика нас встретил пуговка. Он мило раскланялся, но не пошел с нами, а направился к машине. Через минуту я услышал ее взлет.
— Скажите, — обратился я к Джеку, естественно обеспокоенный, — надеюсь, машина не навсегда улетает? Я ее увижу еще?
— Конечно, конечно, — успокоил меня Джек, удивленный проявленной мною привязанностью к летучей темнице.
Я объяснил:
— Там осталась моя записная книжка… (Это правда, но, разумеется, мотивы к моему беспокойству крылись в другом).
— Будьте уверены, никто ее не тронет. Мой приятель повел машину в ангар… Нужно запастись провизией, заменить аппараты, регулирующие воздух, и поставить свежие аккумуляторы. Кроме того, нужна еще одна койка…
— Ой!..
— Что с вами?
— Ничего, ничего… В ногу кольнуло — проклятый ревматизм!.. Вы говорите, "койка"? Но где же ее поставить? Там тесно!
— Мы поставим ее рядом с прежней. В тесноте да не в обиде… Ха-ха-ха. Так, кажется, у вас говорят, профессор?
Так-то так, но постановка новой койки мне совершенно не нравилась. Станут передвигать старую и… Эх, ребята, ребята, сколько вы мне причиняете волнений!..
Лифт опустил нас на десятый этаж. Мы вошли в чью-то квартиру и, пройдя длинный ряд роскошно убранных комнат, попали, наконец, в небольшой зал, где заседало около 20 человек, — люди весьма почтенных лет; среди них преобладали лысины и носы с толстыми лупообразными очками.
При нашем появлении весь зал, как один человек, встал, храня величавое молчание. На меня устремилось пар сорок с лишним глаз.
— Это они вас приветствуют, — шепнул мне Джек.
Я раскланялся, немало смущенный столь торжественным и совершенно не по моим заслугам приемом, и остановился около кафедры в некоторой неловкости. Мне сейчас же поставили стул.
— Милостивые государи! — пышно возгласил председательствующий — длинный человек, похожий на цаплю по своему росту, по непомерно большому носу и единственному во всей голове клоку волос на затылке.
— Милостивые государи! Мы имеем необыкновенное счастье лицезреть, наконец, перед собой знаменитого мирового ученого (ого! перестарался. В. З.), величину первого разряда, высокочтимого профессора Зенеля, который милостиво изъявил свое любезное согласие (под револьвером! В. З.) следовать вместе с мистером Джексоном и мистером Джонсоном (ах, вот их фамилии?! — знаю, знаю: знаменитые авантюристы. В. З.), следовать и руководить экспедицией на Луну. Я не буду распространяться о цели этого путешествия. Надеюсь, она всем вам хорошо известна…
— Позвольте, — пробормотал я, — но мне-то она мало известна. Я был бы вам отменно признателен, если бы получил небольшую на сей счет информацию.
Цаплеобразный председатель, подобно птице, на которую был похож, в недоумении склонил свой клюв в сторону мою и моего спутника:
— Разве мистер Джонсон и мистер Джексон не поведали вам о целях экспедиции?..
Мистер Джексон (четырехугольный) поперхнулся:
— Да, но…
Откуда-то выпорхнул пуговка и залепетал:
— Там, в России обстановка была такова, что мы боялись сколько-нибудь подробно говорить о целях. Со всех сторон мы были окружены большевистскими агентами — "чекистами", — если изволите знать. Мы даже не имели уверенности, что этих агентов не окажется в квартире досточтимого профессора. Вот как дело обстояло!.. Поэтому нам пришлось ограничиться одними намеками об экономической и политической стороне экспедиции.