Как известно, в пьесах А. Н. Островского (1823-1886) основные коллизии обычно развертываются между членами купеческих семей и их окружением. В драмах и комедиях события нередко возведены в ранг явлений общего порядка, герои типизированы, центральным персонажам приданы яркие, индивидуальные характеры, в событиях пьес принимают участие многочисленные второстепенные персонажи, создающие широкий социальный фон. «Действие в его пьесах, как правило, происходит в одной семье, среди родственников или в узком кругу людей, связанных с семьей, к которой принадлежат герои. Вместе с тем уже с начала 50-х гг. в произведениях драматурга конфликты определяются не только внутрисемейными отношениями, но и состоянием общества, города, народа» (Лотман 1983, 66).
Другими словами, тексты пьес А. Н. Островского представляют богатый иллюстративный материал как для внутрисемейного, так и внесемейного общения. «Сам Островский наряду с традиционными обозначениями жанров своих пьес как „комедия‟ и „драма‟ (определением „трагедия‟ он, в отличие от своего современника Писемского, не пользовался) давал указания на своеобразие их жанровой природы: „картины из московской жизни‟ или „картины московской жизни‟, „сцены из деревенской жизни‟, „сцены из жизни захолустья‟. Эти подзаголовки означали, что предметом изображения является не история одного героя, а эпизод жизни целой социальной среды, которая определена исторически и территориально (Лотман 1983, 68).
Как правило, в пьесах А. Н. Островского имеются четкие указания и возраст персонажей, и нередко в его пьесах действуют сразу три поколения взрослых героев (практически отсутствуют среди персонажей несовершеннолетние дети), что особенно ценно для анализа характера межпоколенческого общения во второй половине XX в. «Один из ярчайших бытовистов русской литературы, Островский постоянно вращается в сфере изображаемой им действительности, не выходя за ее пределы даже в ев их опытах на исторические или фольклорные темы. Этот бытовизм пронизывает всю структуру его произведений, начиная от характеристик действующих лиц и вводных, пейзажных и жанристских ремарок, предваряющих начало того или иного действия, и кончая более существенным компонентами» (Цейтлин 1934, 362).
Некоторые современники драматурга, например А. Григорьев, видели в Островском не только продолжателя традиций «натуральной школы», но и выразителя теории «непосредственного творчества» (Островский 1966), где важным представлялось правдивое отражение быта, речи, и, говоря современным языком, коммуникативного поведения его современников. В первые годы творчества некоторые современники А. Н. Островского, особенно его коллеги в редакции «Московитянина», пытались представить драматурга апологетом идей славянофильства, патриархальной старины и религиозности. Позже, когда А. Н. Островский становится постоянным сотрудником «Современника», славянофильские мотивы забыты, и уступают место либерально-демократическим настроениям. Несмотря на идеологические колебания основы художественного стиля драматурга, его приверженность реалистической драматургии не менялись, что прекрасно отражено в известных со школьной скамьи статьях Н. А. Добролюбова. «Шире дорогу — Любим Торцов идет!... Я правду вижу!.. Шире дорогу! Правда, по сцене идет. Любим Торцов — правда! Это конец сценическим пейзанам, конец Кукольнику: воплощенная правда вступила на сцену», — так приветствовал старый учитель из воспоминаний И. Ф. Горбунова впервые вышедшую на подмостки пьесу Островского «Бедность не порок» (Островский 1966).
На формирование А. Н. Островского как драматурга, в деталях знающего русский купеческий и мещанский быт, и в частности характер коммуникативного поведения современников, повлияла его хорошо известная служба в канцеляриях Московского совестного и коммерческого судов в 40-е гг. XIX в. Все гражданские споры между родителями и детьми разбирались в совестном суде. «Читая жалобы сторон, выслушивая «совестные» показания обвиняемых и обвинителей, молодой чиновник как нельзя более входил в самобытный сокровенный мир простых людей, прислушивался к их речи, всматривался в их нравственные воззрения, запоминал резкие оригинальные черты отдельных личностей» (Иванов 1898).