| Я взял ее одну на охоту к водопою, куда приходили олени. |
| And my bow twanged and sang in the covert, and the deer fell fast-stricken, and the warm meat was sweet to us, and she was mine there by the water-hole. | Мой лук задрожал и запел в засаде -- и олень пал, мгновенно сраженный, и сладко было горячее мясо для нас, и я овладел ею здесь, у водопоя. |
| And because of Igar I remained with the strange men. | И из-за Игари я остался с чужим народом. |
| And I taught them the making of bows from the red and sweet-smelling wood like unto cedar. | Я научил их делать луки из красного пахучего дерева, похожего на кедр. |
| And I taught them to keep both eyes open, and to aim with the left eye, and to make blunt shafts for small game, and pronged shafts of bone for the fish in the clear water, and to flake arrow-heads from obsidian for the deer and the wild horse, the elk and old Sabre-Tooth. | Я научил их держать оба глаза открытыми и прицеливаться левым, делать тупые стрелы для мелкой дичи и остроконечные стрелы из костей для рыбы в прозрачной воде и насаживать острые куски обсидиана на стрелы для охоты на оленей и дикую лошадь, на лося и на старого кинжалозубого тигра. |
| But the flaking of stone they laughed at, till I shot an elk through and through, the flaked stone standing out and beyond, the feathered shaft sunk in its vitals, the whole tribe applauding. | Они смеялись над обтачиванием камней, пока я насквозь не прострелил лося и обточенный камень не вышел наружу, а оперенное древко стрелы не застряло во внутренностях животного.Все племя тогда хвалило меня! |
| I was Ushu, the archer, and Igar was my woman and mate. | Я был Ушу-стрелок, а Игарь была моей женой и подругой. |
| We laughed under the sun in the morning, when our man-child and woman-child, yellowed like honey-bees, sprawled and rolled in the mustard, and at night she lay close in my arms, and loved me, and urged me, because of my skill at the seasoning of woods and the flaking of arrow-heads, that I should stay close by the camp and let the other men bring to me the meat from the perils of hunting. And I listened, and grew fat and short-breathed, and in the long nights, unsleeping, worried that the men of the stranger tribe brought me meat for my wisdom and honour, but laughed at my fatness and undesire for the hunting and fighting. | Мы смеялись под солнцем по утрам, когда наши мальчик и девочка, желтые как медовые пчелы, валялись и катались по желтому полю горчицы, а ночью она лежала в моих объятиях, любила меня и уговаривала меня использовать искусство обрабатывать дерево и делать наконечники для стрел из камней, чтобы я мог сидеть в лагере и предоставить другим мужчинам приносить мне мясо с опасной охоты; и я послушался ее, пополнел, у меня сделалась одышка, и в длинные ночи, ворочаясь в бессоннице, я горевал над тем, что мужчины чужого племени приносили мне мясо за мою мудрость, но смеялись над моей толщиной и нежеланием охотиться. |
| And in my old age, when our sons were man-grown and our daughters were mothers, when up from the southland the dark men, flat-browed, kinky-headed, surged like waves of the sea upon us and we fled back before them to the hill-slopes, Igar, like my mates far before and long after, leg-twining, arm-clasping, unseeing far visions, strove to hold me aloof from the battle. | И в старости, когда наши сыновья превратились в мужей, а дочери стали матерями, когда с юга, как волны морские, на нас нахлынули смуглые люди с плоскими лбами, с хохлатыми головами, и мы бежали перед ними на горные склоны, Игарь, подобно моим подругам до и после нее, обвившись вокруг меня всем телом, старалась удержать меня подальше от битвы. |
| And I tore myself from her, fat and short-breathed, while she wept that no longer I loved her, and I went out to the night-fighting and dawn-fighting, where, to the singing of bowstrings and the shrilling of arrows, feathered, sharp-pointed, we showed them, the kinky-heads, the skill of the killing and taught them the wit and the willing of slaughter. | И я оторвался от нее, несмотря на свою одышку и тучность, несмотря на то, что она плакала, будто я разлюбил ее; я пошел и дрался ночью и на рассвете, и под пение тетив и свист оперенных, с острыми наконечниками, стрел мы показали им, этим хохлатоголовым, искусство боя, показали им, что такое уменье и воля сражаться! |
| And as I died them at the end of the fighting, there were death songs and singing about me, and the songs seemed to sing as these the words I have written when I was Ushu, the archer, and Igar, my mate-woman, leg-twining, arm-clasping, would have held me back from the battle. | И когда я умирал в конце этой битвы, то вокруг меня зазвучали смертные песни, и песни эти пели о том, что я был Ушу-стрелок из лука, а Игарь, моя подруга, обвившись вокруг меня всем телом, хотела меня удержать от участия в битве. |
| Once, and heaven alone knows when, save that it was in the long ago when man was young, we lived beside great swamps, where the hills drew down close to the wide, sluggish river, and where our women gathered berries and roots, and there were herds of deer, of wild horses, of antelope, and of elk, that we men slew with arrows or trapped in the pits or hill-pockets. | Однажды -- одно небо знает, когда это было -очень, очень давно, когда человек был юн, -- мы жили у великих озер, где холмы обступили широкую, лениво текущую реку и где наши женщины добывали ягоды и съедобные корешки; здесь были целые стада оленей, диких лошадей, антилоп и лосей, и мы, мужчины, убивали их стрелами и ловили, загоняя в ямы или ущелья. |
| From the river we caught fish in nets twisted by the women of the bark of young trees. | А мы ловили рыбу сетями, сплетенными женщиной из коры молодых деревьев. |
| I was a man, eager and curious as the antelope when we lured it by waving grass clumps where we lay hidden in the thick of the grass.
|