| They called Jake Oppenheimer the "Human Tiger." Some cub reporter coined the phrase that will long outlive the man to whom it was applied. | Джека Оппенгеймера называли "тигром в человеке" Юркий репортеришка изобрел это прозвище, и кличке суждено было надолго пережить человека, которому она принадлежала. |
| And yet I ever found in Jake Oppenheimer all the cardinal traits of right humanness. | Но я нашел в Джеке Оппенгеймере все основные черты человечности. |
| He was faithful and loyal. | Он был верный, преданный товарищ. |
| I know of the times he has taken punishment in preference to informing on a comrade. | Я знаю, что он не раз предпочел наказание доносу на товарищей. |
| He was brave. He was patient. | Он был мужествен, был терпелив. |
| He was capable of self-sacrifice-I could tell a story of this, but shall not take the time. | Он был способен к самопожертвованию, -- я мог бы рассказать вам о подобном случае, но не стану отнимать у вас времени. |
| And justice, with him, was a passion. | Справедливость же была его страстью. |
| The prison-killings done by him were due entirely to this extreme sense of justice. | Убийство, совершенное им в тюрьме, вызвано было исключительно его утрированным чувством справедливости. |
| And he had a splendid mind. | У него был недюжинный ум. |
| A lifetime in prison, ten years of it in solitary, had not dimmed his brain. | Жизнь, проведенная в тюрьме, и десятилетняя одиночка не помрачили его рассудка. |
| Morrell, ever a true comrade, too had a splendid brain. | У Морреля, столь же превосходного товарища, также был блестящий ум. |
| In fact, and I who am about to die have the right to say it without incurring the charge of immodesty, the three best minds in San Quentin from the Warden down were the three that rotted there together in solitary. | Я, которому предстоит умереть, имею право сказать без риска получить упрек в нескромности, что тремя лучшими умами Сан-Квэнтина из всех его обитателей, начиная от смотрителя, были три каторжника, гнившие в одиночках. |
| And here at the end of my days, reviewing all that I have known of life, I am compelled to the conclusion that strong minds are never docile. | Теперь, на закате дней моих, обозревая все, что дала мне жизнь, я прихожу к заключению, что сильные умы никогда не бывают послушными. |
| The stupid men, the fearful men, the men ungifted with passionate rightness and fearless championship-these are the men who make model prisoners. | Глупые люди, трусливые люди, не наделенные страстным духом справедливости и бесстрашия в борьбе, -- такие люди дают примерных узников. |
| I thank all gods that Jake Oppenheimer, Ed Morrell, and I were not model prisoners. | Благодарю всех богов, что ни Джек Оппенгеймер, ни Моррель, ни я не были примерными узниками. |
| CHAPTER VI | ГЛАВА V1 |
| There is more than the germ of truth in things erroneous in the child's definition of memory as the thing one forgets with. | Дети определяют память как нечто такое, ч е м люди забывают, -- и в этом определении, мне думается, немало правды. |
| To be able to forget means sanity. | Быть умственно здоровым -- значит быть способным забывать. |
| Incessantly to remember, means obsession, lunacy. | Вечно же помнить -- значит быть помешанным, одержимым. |
| So the problem I faced in solitary, where incessant remembering strove for possession of me, was the problem of forgetting. | И в одиночке, где воспоминания осаждали меня беспрестанно, я старался решить главным образом одну задачу -- задачу забвения. |
| When I gamed with flies, or played chess with myself, or talked with my knuckles, I partially forgot. | Когда я играл с мухами, или с самим собой в шахматы, или перестукивался с товарищами, я отчасти забывался. |
| What I desired was entirely to forget. | Но мне хотелось забыться вполне. |
| There were the boyhood memories of other times and places-the "trailing clouds of glory" of Wordsworth. | Во мне жили детские воспоминания иных времен и иных мест -- "разметанные облака славы", по выражению Вордсворта. |
| If a boy had had these memories, were they irretrievably lost when he had grown to manhood? | Если у ребенка имелись такие воспоминания, то почему же они безвозвратно исчезли, когда он вырос и возмужал? |
| Could this particular content of his boy brain be utterly eliminated? | Могла ли эта часть детской души совершенно стереться? |
| Or were these memories of other times and places still residual, asleep, immured in solitary in brain cells similarly to the way I was immured in a cell in San Quentin? | Или же эти воспоминания об иных местах и днях все еще существуют, дремлют, замурованные в мозговых клетках, наподобие того, как я замурован в камере Сан-Квэнтина. |
| Solitary life-prisoners have been known to resurrect and look upon the sun again. | Бывали случаи, когда люди, осужденные на вечное заключение в одиночке, выходили на свободу и вновь видели солнце. |
| Then why could not these other-world memories of the boy resurrect? | Почему же в таком случае не могли бы воскреснуть и детские воспоминания об ином мире? |
| But how? | Но как? |
| In my judgment, by attainment of complete forgetfulness of present and of manhood past. | Мне думается -- путем достижения полного забвения настоящего. |
| And again, how? | Но все же -- каким образом? |
| Hypnotism should do it. | Этим должен был заняться гипноз. |
| If by hypnotism the conscious mind were put to sleep, and the subconscious mind awakened, then was the thing accomplished, then would all the dungeon doors of the brain be thrown wide, then would the prisoners emerge into the sunshine.
|