Через Москву пролег путь поэта в первую ссылку на Кавказ за стихотворение на смерть Пушкина, в марте — апреле 1837 года. Мартынов, будущий убийца Лермонтова, писал впоследствии в своих мемуарах: «Мы встречались с ним почти каждый день, часто завтракали вместе у Яра; но в свет он мало показывался». В январе 38-го года, возвращаясь из Тифлиса в Петербург, Лермонтов вновь ненадолго задержался погостить в Москве. В родной первопрестольной одинокий изгнанник отогревался душой и по дороге во вторую свою ссылку на Кавказ, в мае 1840 года. («Быть может, за хребтом Кавказа сокроюсь от твоих пашей…») Виделся с немногими друзьями, читал наизусть на именинном обеде Гоголя в саду Погодина на Девичьем поле отрывок из поэмы «Мцыри» в присутствии С. Т. Аксакова, А. И. Тургенева, П. А. Вяземского, М. Н. Загоскина… Бывал в кружке московских славянофилов, где, по словам Ю. Ф. Самарина, ему особенно понравился философ А. С. Хомяков. Последний вечер Лермонтов провел у Н. Ф. и К. К. Павловых. Самарин вспоминает, что он «уехал грустный». «Ночь была сырая. Мы простились на крыльце».
И еще пять светлых дней отсрочки перед роковым концом выпало на долю поэта в Москве, когда в апреле 1841 года унылые перекладные влекли его из выхлопотанного ему бабушкой отпуска в Петербурге обратно в действующую армию.
«…я в Москве пробуду несколько дней, остановился у Дмитрия Григорьевича Розена… — сообщает он в письме к Е. А. Арсеньевой. — Я здесь принят был обществом по обыкновению очень хорошо — и мне довольно весело; был вчера у Николая Николаевича Анненкова и завтра у него обедаю; он был со мною очень любезен».
За полчаса до отъезда Лермонтов пришел проститься к Самарину и принес ему для «Москвитянина» стихотворение «Спор». «Он говорил мне о своей будущности, о своих литературных проектах», — писал позднее об этой встрече Самарин в письме к Гагарину.
…Пока сонный инвалид-караульщик близоруко обнюхивал подорожную и отпускал веревку шлагбаума, молодой поручик Тенгинского пехотного полка успел еще раз окинуть взглядом остающиеся позади холмы Белокаменной, а затем ямщицкий возок, переваливаясь на ухабах, унес его навстречу смерти.
Пять лет и эти последние пять дней…
Московскому периоду жизни Лермонтова посвящены книги и исследования. Вдоль и поперек изучены лермонтовская Москва и тогдашнее окружение юного поэта, все новыми материалами дополняется наше представление о них.
Одни только гениально провидческие строки «Бородина», первый вариант которого тоже, кстати, создавался здесь: «Ребята, не Москва ль за нами? Умремте ж под Москвой, как наши деды умирали!» — одни только эти слова, ставшие общенациональным кличем, звучавшие в сердцах защитников столицы в ноябре сорок первого и отозвавшиеся суровым призывом панфиловского комиссара Клочкова у разъезда Дубосеково: «Велика Россия, а отступать некуда — позади Москва!» — навечно соединили два понятия: «Лермонтов» и «Москва».
И возможно, потому столь трудно поверить (а многие, вероятно, даже не догадывались), что в Москве, городе одиннадцати мемориальных музеев-квартир великих наших художников слова, не было музея Лермонтова.
Теперь он наконец есть. Причем именно там, где ему и положено быть — в доме № 2 по Малой Молчановке. Здесь юный поэт готовился к экзаменам в Благородном пансионе и потом в университете, написал более ста лирических стихотворений, романтические поэмы «Измаил-бей» и «Аул Бастунджи», философскую драму «Странный человек», первый вариант «Демона»… Завершились многолетние межведомственные тяжбы по передаче дома Государственному литературному музею, и одноэтажный деревянный особнячок с мезонином в три оконца, уникальный памятник архитектурной застройки послепожарной Москвы (образец так называемого московского деревянного ампира), чудом сохранившийся до наших дней, едва избежав сноса при сооружении Калининского проспекта и печальной участи быть превращенным в склад или ремонтную мастерскую, наглухо заколоченным и обветшавшим поступил в руки архитекторов и художников-реставраторов, чтобы стать Домом Лермонтова.
Сорок два года ждал этого часа Ираклий Луарсабович Андроников. Ведь незадолго до войны автор известной книги «Из истории московских улиц» И. Д. Сытин обнаружил в областном архиве документы, неопровержимо свидетельствующие, что Арсеньева с внуком жили именно в этом доме. Только усадьба объединяла тогда два строения: одно — фасадом на Поварскую, другое — на Малую Молчановку. В последнем и обосновалась бабушка Лермонтова.
С присущим ему энтузиазмом Андроников первым проложил охранительную тропку к застроенному, перестроенному, полузабытому особнячку и добился того, чтобы нависшую было над ним красную линию Генерального плана реконструкции столицы чуть-чуть отодвинули… Об экспозиции же будущего мемориала он начал помышлять еще в 1941 году, когда готовил первую лермонтовскую выставку (открытию ее помешала война), и все последующие десятилетия возвращался к своей сокровенной мечте с каждой новой находкой — в Москве, в Ленинграде, на Кавказе, в западногерманском замке Хохберг, откуда вывез знаменитый лермонтовский автопортрет с буркой, встречающий теперь посетителей нового музея.
Запись в метрической книге церкви Трех святителей у Красных ворот за 1814 год хранит свидетельство, выданное Арсеньевой из Московской духовной консистории о том, что в ночь со 2 на 3 октября в Москве, в доме генерал-майора Ф. Н. Толя напротив Красных ворот в семье капитана Юрия Петровича Лермонтова и Марии Михайловны, урожденной Арсеньевой, появился на свет сын Михаил, крещенный «того же октября 11 дня».
Не уцелел дом генерал-майора Толя у Красных ворот, и лишь название шумной площади на Садовом кольце и станции метро да гранитная фигура в разлетающемся армейском сюртуке при входе в скверик напоминают: здесь родился Лермонтов.
Время давно смело и маленький домик капитанской дочери Лаухиной, который Арсеньева сняла следующей весной на Поварской рядом со Столыпиными по приезде с тринадцатилетним внуком в Москву (на месте его сейчас находится дом № 24 по улице Воровского). Не сохранился и соседний, более просторный дом майорской жены Костомаровой, куда Елизавета Алексеевна перебралась вскоре после того, как к ней из деревни приехали муж и сын ее любимой племянницы М. А. Шан-Гирей.
И остался драгоценный особнячок на Малой Молчановке единственным из московских домов, где жил Лермонтов.
В ту пору дом этот принадлежал купцу Чернову и за полтора века сменил немало владельцев (известно, что построен он был в 1816 или 1817 году). В последующие десятилетия неоднократно перестраивался (сохранились даже документы этих перестроек), претерпел существенные изменения. Так что вернуть ему первоначальный облик оказалось очень непросто.
И еще. Особняк с мезонином на Малой Молчановке один только и остался от тихой московской улицы первой трети XIX века, по которой звучали быстрые шаги юного Лермонтова.
Центр дворянской, фамусовской Москвы — Остоженка, Пречистенка, Арбат, Молчановка, Поварская, Никитская, — укрывшийся в стороне от кипучей торговой части города, отличался удивительным своеобразием. Днем поросшие травой улицы дремали в тени густых садов, куда выходили фасадами городские усадьбы несметной родни и близких знакомых Арсеньевой, в которых постоянно бывал ее ненаглядный Мишель.
…Чинно прошествуют в сопровождении гувернера дети в черных курточках с отложными воротничками, торопливо просеменит вдоль забора молоденькая служанка, держа на весу огромную шляпную картонку из модного магазина на Кузнецком или в Столешниковом, прогромыхает по колдобинам тяжелая парадная карета, запряженная четвериком, с форейтором впереди и двумя ливрейными лакеями на запятках; и вновь все стихнет. Лишь по первым числам доносился сюда от Арбатских ворот гомон нищей толпы, стекавшейся за подаянием к дверям «Императорского человеколюбивого общества».