Вечерами улицы преображались. В паркетных залах за большими окнами вспыхивали люстры, и в колеблющемся пламени сотен свечей скользили, подчиняясь прихотливым фигурам котильона, бальные пары. Густыми волнами наплывали с балкона медные голоса оркестра, пышные туалеты дам сливались с блестящими мундирами и фраками, вилась вокруг колонн прихотливая лента кадрили… Под утро смолкала музыка, гасли огни, и усталый покой нарушали только отрывистый лай собак да стук в доску ночных сторожей.
В этих исчезнувших уже теперь особняках ходили по рукам мадригалы и эпиграммы юного Лермонтова, адресованные всем его знакомым. Тут он впервые увидел Вареньку Лопухину и обрел веселый кружок сверстников, неразлучную пятерку друзей — Н. Поливанова, А. Лопухина, А. Закревского, Н. и В. Шеншиных. Вместе с ними он самозабвенно придумывал маскарадные костюмы и на святки и масленицу выбегал в сени встречать ряженых. А Мария Лопухина, старшая сестра Вареньки, с кем долго потом переписывался поэт, А. Верещагина, не раз помогавшая ему добрым советом и сумевшая сберечь на чужбине его рукописи и рисунки, Е. Сушкова… Они тоже жили здесь!
Вот почему создание Дома-музея Лермонтова на Малой Молчановке есть одновременно попытка воссоздать один из интереснейших уголков старой Москвы, прочно вошедший в историю отечественной культуры.
Легко сказать: восстановить особняк в первоначальном виде. А каким он был тогда? Полностью ли обшит доской? Выступали на торцах бревна? Как выглядели крыльцо и дворик?.. И бились над деталировкой проекта реставрации специалисты, зондировали фундамент и перекрытия, закладывали в стены шурфы на исследование древесины… Месяцы, годы кропотливого подготовительного труда, о котором знают только они — директор Государственного литературного музея Н. Шахалова со своими коллегами, архитекторы В. Егоров и А. Михайловский, мастера-реставраторы В. Весельков, А. Казаков, Н. Ан. Шаг за шагом возрождался первозданный облик особняка. Высокой, как встарь, стала крыша мезонина, упростился рисунок наличников. Правую, позднюю пристройку с подъездом разобрали, а левую «утопили» от плоскости фасада вглубь, и теперь она не нарушает общего контура здания. Красивая ажурная ограда опоясала двор, в котором весной зацвела зелень, распустились цветочные клумбы.
Не меньшие сложности были связаны с восстановлением интерьера и убранства комнат. О них, увы, дошли весьма скудные, отрывочные сведения. А уж личных вещей, как известно, почти совсем не осталось. И все же тщательная научная разработка типологии обстановки и сбор буквально по крупицам подлинных предметов эпохи принесли свои плоды. Свершилось обычное музейное чудо: дом ожил, наполнился отзвуками и тенями минувшего.
Атмосфера дома, атмосфера жизни. Ее в первую очередь определяли книги. Книги и распахнувшийся в Москве не по годам развитому подростку волшебный мир театра, живописи, музыки. Семья Мещериновых, у которых они с бабушкой прозимовали, была одной из наиболее культурных и относительно передовых дворянских семей того времени. В доме имелась прекрасная библиотека, висели картины первоклассных художников, исполнялись на фортепиано произведения крупнейших композиторов. За обеденным столом и в гостиной мальчик слышал жаркие споры о политике, искусстве, литературе. Одну за другой снимал он с полки трепетными руками поэмы Пушкина.
Пушкин уехал только в мае, прожив в Москве около года, и столица была еще полна воспоминаний о нем. Истекала вторая зима после кровавых событий на Сенатской площади. Набирала силу реакция. Однако в Москве все же дышалось легче, чем в других городах николаевской империи. Недаром шеф жандармов Бенкендорф называл Москву «центром якобинства». Не утратила она тогда и значения национального культурного центра, которое приобрела в двенадцатом году.
Народной столицей, средоточием просвещения, с ее прославленным университетом, где некогда учились многие декабристы, театром, со сцены которого раздавались пылкие призывы к гуманности, и журналами, знакомившими читателей, несмотря на препоны цензуры, с прогрессивными течениями научной и философской мысли Запада — такою предстала Москва юному Лермонтову.
Из деревни он привез свою детскую тетрадь со стихами: «Разные сочинения принадлежат М. Л. 1827 года, 6-го ноября». Дата эта — рубеж, знаменующий начало новой, московской жизни. Далее содержание тетради резко меняется. Если на первых страницах ее переписаны стихотворения о греческих богах и героях, которые давал читать мальчику в Тарханах гувернер-француз, то после «6-го ноября» следуют «Бахчисарайский фонтан» Пушкина и «Шильонский узник» Байрона в переводе Жуковского.
С переездом на Поварскую, а затем на Молчановку круг юношеских знакомств и интересов Лермонтова расширился. Дом отца Арсеньевой Алексея Емельяновича Столыпина в Знаменском переулке близ Арбатских ворот считался одним из самых примечательных в тогдашней Москве: балы, маскарады, театральные представления сменяли там друг друга. Крепостной театр Столыпина пользовался заслуженной известностью; его актеры, приобретенные Александром I в казну и получившие свободу, положили впоследствии основание труппе Малого театра.
Художник М. Е. Меликов, который знавал юного поэта по Москве, пишет в своих воспоминаниях: «Помню, что когда впервые встретился я с Мишей Лермонтовым, его занимала лепка из красного воска: он вылепил, например, охотника с собакой и сцены сражений. Кроме того, маленький Лермонтов составил театр из марионеток, в котором принимал участие и я с Мещериновым; пьесы для этих представлений сочинял сам Лермонтов».
В квартире Столыпиных на Поварской всегда толпилась молодежь, привлеченная уроками танцев знаменитого тогда в Москве Иогеля. На детских балах у Столыпиных появлялся и застенчивый, несколько экзальтированный подросток со смуглым, тонким лицом и жгучими глазами, который сыпал колкими остротами, великолепно танцевал и стремительным мелким почерком исписывал стихами первый подвернувшийся клочок бумаги…
По приезде в Москву Лермонтов продолжал подготовку в Благородный пансион при Московском университете, о чем с ребяческой гордостью сообщал в письме к тетке, руководившей его занятиями в Тарханах, и проявлял при этом трогательную заботу об оставшихся в деревне товарищах. Готовил мальчика в пансион преподаватель этого привилегированного учебного заведения для дворянских детей А. Зиновьев, историк по специальности, разносторонне образованный публицист, выступавший в журналах со статьями по вопросам литературы и педагогики. Основную задачу воспитания он видел в том, чтобы пробудить в подростке нравственное чувство, научить его быть человеком и гражданином.
Зиновьев интересовался поэзией, русской стариной. Лучшего наставника юноше трудно было пожелать. Совершая со своим воспитанником длительные прогулки по Москве, он знакомил его с произведениями искусства, историческими памятниками, а потом заставлял писать «Очерки о полученных впечатлениях».
Мальчиком Лермонтов не раз взбирался на верхний ярус колокольни Ивана Великого и любовался оттуда необозримой панорамой древней столицы. Она не была для него громадой холодных, безмолвных камней. «Здесь каждый камень хранит память, начертанную временем и роком», — запишет он в своей тетради.
Осенью 1828 года Лермонтов поступает в четвертый класс Московского университетского Благородного пансиона, внушительный корпус которого занимал угол Тверской и Газетного переулка (дом не сохранился, на том месте теперь расположено здание Центрального телеграфа на улице Горького). Арсеньева не пожелала расстаться с внуком, и мальчика зачислили полупансионером. Каждое утро гувернер отводил его на занятия, а вечером забирал домой, на Поварскую.
Науки, искусства, физические и военные упражнения — все это входило в обширную программу обучения. Особое внимание обращалось на преподавание русского языка и литературы. Поощрялись и литературные опыты воспитанников. Таким образом, обстановка в пансионе способствовала развитию духовных способностей и таланта будущего поэта.
Лермонтов учился охотно, хорошо, проявив немалые успехи в математике; был награжден при переходе из четвертого класса в пятый двумя призами: книгой и картиной, а на торжественном собрании по случаю девятого выпуска в апреле 1829 года назван среди наиболее отличившихся воспитанников.