— Знаете, какое у меня сложилось мнение, мистер Хичэм? — спросил я, чтобы положить конец затянувшемуся молчанию.
— Да?
— Я думаю, это чертовски трудная задача — управлять таким разношёрстным предприятием. Вы здесь все работаете как волы.
— Да, мистер Ниланд, некоторые из нас работают по четырнадцать часов в сутки, такое мне, поверьте, не снилось, и обиднее всего, что большая часть времени уходит на вещи, которые только тормозят нашу работу. Если бы только вы знали… — И в порыве отчаяния он принялся чесать то, что война оставила от его шевелюры.
Как я и рассчитывал, это маленькое вступление помогло нам найти общий язык.
— Видите ли, мистер Ниланд, — сказал он, поглядывая на мои письма, — конечно, два–три человека, имеющие организаторский опыт, были бы совсем не лишними на нашем заводе, и будь у вас хоть небольшой опыт в электротехнике, я наверняка смог бы подыскать для вас место. По ведь опыта-то у вас нет.
— Да, опыта нет.
Пока что всё шло по нашему плану.
— На мой взгляд, сейчас важен не столько технический опыт, сколько организаторский талант. Умение наладить работу в широком масштабе и тому подобное. А такой опыт у вас, очевидно, есть. Но вопрос о приёме на работу решаю не я, а правление.
Только этого я и хотел.
— Мистер Хичэм, — сказал я, — время терпит, и мне не хотелось бы вас затруднять. Всё, о чём я прошу, это предложить мою кандидатуру правлению и замолвить за меня словечко.
Он вздохнул с облегчением. Моё предложение явно расположило его в мою пользу. Я воспользовался этим, чтобы попросить у него рекомендательное письмо к директору авиационного завода Белтон-Смита.
— Возможно — сказал я, — у них найдётся какая-нибудь работёнка по моей специальности.
Он тут же вызвал секретаря и продиктовал ему письмо. Это только подтвердило то, о чём я неоднократно говорил в Отделе: если ты изъясняешься по-английски и не носишь на груди нацистский “железный крест”, ты можешь спокойно и обстоятельно осмотреть в Англии всё, что тебе угодно.
— В это время я обычно обхожу цеха — сказал Хичэм, кончив диктовать письмо. — Хотите взглянуть на нашу работу?
Он очень гордился своим предприятием и часа полтора водил меня из цеха в цех, объясняя что к чему и возмущаясь недостатками.
Директор приказал заготовить копии с рекомендательных писем, и, закончив осмотр, мы направились через двор к конторе. Но тут его остановил цеховой мастер. Я решил пройти вперёд и подождать его у входа в контору. Сержант полиции, который беседовал с кем-то у проходной, направился в мою сторону. Это был совсем молодой парень, этакий новоиспечённый сержант, преисполненный служебного рвения.
— Минутку, — сказал он таким тоном, как будто я пытался улизнуть. — Прошу предъявить пропуск.
— У меня нет пропуска, — ответил я ему вежливо.
— Находиться на территории завода без пропуска категорически запрещено, — выпалил он.
Что можно было на это возразить? Я объяснил ему, что поджидаю директора, с которым у меня деловое свидание.
— В чём дело, сержант? — прозвучал начальственный голос.
Обладатель этого голоса только что вышел из конторы. Это был неприступного вида, подтянутый мужчина лет под шестьдесят, с дряблым лицом, кустистыми бровями и аккуратными седыми усиками. Он походил на наших генералов времён прошлой войны. Хотя он был в штатском, чувствовалось, что он готов облачиться в мундир в любую минуту. Сержант вытянулся перед ним в струнку и отсалютовал. Эти двое были под стать один другому. Два сапога пара.
— Хотел проверить его пропуск, сэр, — отрапортовал сержант.
— Правильно, — гаркнул тот. — Только что приказал коменданту прислать человека на проходную. Распустили народ…
— Так точно, сэр!
Затем они оба сурово взглянули на меня. Таким людям необходимы подчинённые. Кто-нибудь, кого можно было бы наказывать и распекать. Иначе их существование теряет всякий смысл.
— Я уже объяснил, что я с мистером Хичэмом. Он только что водил меня по заводу. А впрочем, вот и он! Можете спросить его самого.
— Отлично, сержант. Можете быть свободны.
Сержант снова отсалютовал, но, прежде чем уйти, наградил меня долгим и выразительным взглядом за то, что я так подвёл его перед начальством. Хичэм подошёл и представил меня. Оказалось, что это не кто иной, как полковник Тарлингтон, тот самый, о котором прошлой ночью говорили в баре.
— В чём дело, Хичэм? — сказал полковник, едва кивнув в мою сторону. — Что я вижу? Опять этот Стопфорд в столовой комиссии.
— Да, — подтвердил Хичэм вяло.
— Как можно мириться с подобными вещами? Ведь он в чёрных списках. Ведь он коммунист.
— Мне это известно, — сказал Хичэм с ещё более озабоченным видом, чем обычно. — Но его выбрали рабочие, и, если они хотят его, не можем же мы им запретить…
— Не только можем, но и должны, — разозлился полковник. — Проще простого. Завтра же подниму этот вопрос на заседании правления. Вы знаете, как я на это смотрю, Хичэм. Завод выполняет секретные заказы, а у нас тут во всех комиссиях позасели коммунисты… По городу шныряют немецкие беженцы — в таком беспорядке сам чёрт ногу сломит. Предупреждаю вас: я собираюсь принять крутые меры. Не только здесь, на заводе, но и в городе… Да, крутые меры. — Он резко кивнул нам обоим и чеканным шагом пошёл прочь.
— Я уже слыхал о нём, — сказал я Хичэму, когда мы поднимались по лестнице.
— О ком? О Тарлингтоне?
— Да. Что он за человек?
— Видите ли, — начал Хичэм, как будто в чём-то извиняясь, — он тут важная шишка. Вообще-то он землевладелец, но, кроме того, и член правлення, и мировой судья, и… всего не перечислишь. Само собой разумеется, большой мастер на всякие там речи по случаю дня военно-морского флота и всё такое прочее. По только уж больно перегибает палку. Сейчас он помешался на немецких беженцах — считает, что все они шпионы, члены “пятой колонны”, добился даже того, что одного из них — отличного химика-металлурга из Австрии — выгнали с нашего завода.
— Волевой стиль руководства? — подсказал я.
— Куда как волевой, — вздохнул он. Может быть, почувствовав, что слишком далеко зашёл, он вдруг снова вернулся к своему обычному озабоченному тону.
Вот ваши письма, мистер Ниланд. Правлению я представлю копии. А вот письмо Робсону из Белтон-Смита. Но, пожалуйста, дайте мне знать, прежде чем принять их предложение. Нам, чёрт побери, самим нужны люди.
Сержант всё так же околачивался у проходной. Хотя он видел меня с начальством, я знал, что он относится ко мне с подозрением. Если бы он мог к чему-нибудь придраться, то, вероятно, с удовольствием отволок бы меня и отделение.
Бар открывался поздно, и делать в отеле было нечего. Я вспомнил о маленьком театре-варьете. Когда я добрался до театра, представление уже началось. Мне дали место в партере.
Гэс Джимбол, “наш любимый комик”, пожилой коротышка, работал в поте лица, меняя шляпы и костюмы и отпуская двусмысленные шуточки, которые заставляли женщин на балконе буквально выть от восторга. Гэс выполнял свою работу безукоризненно. Единственное, в чём его можно было упрекнуть, это то, что было не смешно. И всё же Гэс был гением по сравнению с Леонардом и Лори, исполнявшими свой номер, словно в каком-то заунывном бреду, а что касается радиопевицы, то это диво, увешанное бусами и браслетами общим весом килограммов на сто, просто-напросто внушала вам робость.
Но вот кончилось первое отделение, а мадемуазель Фифин, это здоровенное широколицее “чудо двух континентов”, чьи фотографии занимали столь почётное место на витрине, так и не появилась. Должно быть, она была гвоздём второго отделения. Когда зажёгся свет, я увидел справа от себя в передних рядах большую компанию, среди которой заметил знакомых мне людей. Там был мистер Периго, он сидел ближе всех ко мне, втиснутая между двумя молодыми офицерами Шила Каслсайд, а через одно кресло от неё восседала та длинношеяя дама, что сидела напротив меня в поезде, — миссис Джесмонд. Я тут же вспомнил о смуглолицем иностранном господине, который притворялся, что не знаком с ней, и в то же время обменивался понимающими взглядами. Не успел я подумать, куда он мог подеваться, как тут же увидел его. Он стоял, прислонившись к стене, у выхода, всего в двух шагах позади миссис Джесмонд. Я поднял воротник пальто и надвинул шляпу на глаза. В это время компания поднялась и направилась к выходу, — наверное, спешили в бар. Миссис Джесмонд шла впереди. Когда она проходила мимо нашего иностранного господина, то замедлила шаг, и я ручаюсь, что они перебросились парой слов. Потом она вышла, а за ней потянулась и вся компания.