Хотя, было достаточно для нее. Я мог чувствовать, как обмякли ее мышцы, и слышать, как замедлилось ее дыхание. Я хотел, чтобы она поспала. Хотел держать ее около себя всю ночь напролет, но это было слишком. Все было слишком, и после того, как я натянул одеяло на ее обнаженное тело, то сидел в кресле рядом с кроватью и смотрел, как она спит. Прошли минуты, а затем часы, и когда мой телефон зазвонил, то я ответил на него в другой комнате.
Я побрился, принял душ и оделся, и сделал все это до того, как комнату заполнил мягкий звук симфонии. Это был рингтон на ее телефоне, а после того как мелодия затихла, она объяснила по–прежнему знойным ото сна голосом, кто был композитором, и тонкие нюансы, найденные в музыке.
Я никогда не знал никого похожего на нее. Никогда не пробовал ничего более притягательного, чем ее тело. Она не похожа ни на одну женщину, которую я когда–либо приводил в отель. Она не принадлежит ему. Это не место для нее.
– Габриэль. – Голос Калеба вытягивает меня из моих мыслей. – Ты на самом деле собирается выписать тому маленькому засранцу чек, чтобы он держал язык за зубами?
– Сядь. – хрипло говорю я. – Сядь и заткнись, Калеб.
Где–то после минутного колебания, он опускается в одно из двух кресел перед моим столом. Его голова качается из стороны в сторону, пока он неоднократно шлет проклятия себе под нос. Он вспыльчивый. Всегда был таким.
– Мать предложила Данте Кастро место в компании. – начинаю я, прежде чем выпить большой глоток из ныне теплой чашки кофе на моем столе. – Я верил в то, что это было устное соглашение. Я представил себе, что она бросила предложение без всякого умысла, но, видимо, он более проницателен, чем я о нем думал. Во время ленча он составил простой контракт на салфетке, и он собирается использовать его, как свидетельство.
– Это ничего не значит, Габриэль.
– Это означает, что у него есть рычаги управления, и сегодня утром он собирается устроить эту пресс–конференцию, чтобы объявить о судебном процессе, который он планирует начать, который покажет нас в негативном свете. – Я смотрю мимо его головы в приемную, где, наконец–то, на день устроилась София. Для меня не редкость приходить в офис раньше нее. Очень редко до девяти часов бывает такая активность, как сегодня.
– Так ты собираетесь просто дать ему денег? – выплевывает он вопрос, не глядя на меня. – Ты ведь ни на секунду не веришь, что контракт продержится в суде?
– Конечно, нет. – я делаю паузу. – В нем нет никакой юридической силы, не в этом все дело.
– Тогда какого черта ты это делаешь?
Я опираюсь на спинку стула, скрестив ноги.
– Если этот контракт, подписанный мамой, станет достоянием общественности, то в подразделении Berdine все перевернется вверх дном. Проектная группа будет обозлена из–за того, что наша мать пытается их заменить, и мы потеряем несколько лучших людей, которые у нас есть.
– Я бы толкнул его на это. – Он отражает мою позицию, скрещивая свои ноги, когда пробегает пальцами по подлокотнику кресла. – Я говорю, что мы позволяем начаться этой игре и смотрим, какой будет расклад.
– Этого не случится. – продолжаю я. – Berdine работает более гладко, чем когда–либо. Я не вижу причин, чтобы искушать судьбу, позволяя Данте Кастро обо всем рассказать. Прежде чем ты пришел, я поговорил с его адвокатом, Калеб. У меня есть составленные документы, а после обеда я выпишу чек. Они отменяют его пресс–конференцию, как мы и договаривались.
– Что заставляет тебя думать, что ты можешь это сделать? – Его правая рука сжимается в кулак. Это слабое движение, но оно не ускользает от меня. – Ты принимаешь эти односторонние решения за всех нас. Что дает тебе такое право?
Я вздыхаю, когда чувствую, как уголки моих губ поднимаются в слабую улыбку.
– Я – генеральный директор, Калеб. Как, черт возьми, ты все время об этом забываешь?
***
– Ее здесь нет, сэр. – Сесилия жестом указывает на оживленный торговый зал. – У Айлы обеденный перерыв.
Я смотрю на свои часы. Сейчас около часа дня. Я потратил свое утро, разбираясь не только с катастрофой по имени Данте Кастро, но с проблемой на одном из производственных объектов за рубежом. До сих пор это был напряженный день, и я жаждал спокойствия после бури, в виде нескольких минут наедине с Айлой.
Мне нужно объяснить, что случилось с ней прошлой ночью. Я хочу, чтобы она поняла, что желание моего тела – овладеть ею – было обуздано лишь моей необходимостью сделать это в любом месте, кроме отеля. Когда она обнаженная лежала передо мной, то ее гладкое влагалище жаждало, чтобы его взяли, я остановил себя лишь из–за собственного эгоистичного стремления привести ее в своею постель. Я хочу ее в своей постели, в той постели, куда я никогда не приводил другую женщину.