— Одна. Дети выросли, у них свои семьи. — Она повернулась и ушла на кухню. Ее движение сопровождалось шорохом, Зудин подумал, что шуршит ее платье. Послышалось бряканье посуды.
Квартира выглядела необычно. В просторной комнате на стенах было множество светильников, все они были тусклые, освещение было матовым, мягким. Мебель была темно-коричневой, почти черной, на массивных ножках. Темные тона перемежались со светло-кофейными и бледно-желтыми. На стенах висело несколько картин и фотографий в широких резных рамах. Посреди комнаты стояла большая кровать с пестрым покрывалом, напротив кровати у противоположной стены — диван, столик. В углу большой телевизор, дорогая аппаратура. Она появилась, сопровождаемая шорохом.
— Почему вы стоите? — она поставила на столик два чайных прибора.
— У вас необычно.
Она показала на фотографию на стене.
— Муж был архитектор, предпочитал все оригинальное.
На цветном фото высокий седой мужчина обнимал ее сзади за плечи. Они смотрели в камеру и улыбались. Она отвернулась от фотографии и сложила руки, как будто растирала что-то в ладонях.
— Садитесь, что же вы?
И снова ушла. Он понял, что шуршит не платье, а колготки. Он проводил взглядом ее уютное, как будто переливающееся из емкости в емкость, тело. Ему показалось, что он видит сквозь платье, как трутся ее окорока, обтянутые колготками, сжимаются все сильней. Она вернулась с чайником и блюдом с конфетами и печеньем.
— Наливайте.
И села в кресло напротив него. Села неглубоко, как бы подвинувшись к нему. Ее полные руки порхали над столом.
— Может, вы хотите есть?
— Нет, нет, я сыт. А вот чай выпью с удовольствием. Можно, я сниму пиджак?
Она кивнула, взяла у него пиджак и повесила на вешалку. Он еще больше ослабил галстук и расстегнул рукава рубашки. Подняв глаза, он встретил ее взгляд и вопросительно двинул бровями.
— Нет, ничего, — она смущенно улыбнулась. — Вы такой большой здоровый… парень. У меня сын такой. Наверное, немного моложе вас. — Она засмеялась, закрыв глаза рукой.
— Что такое?
— Сравнивать вас с сыном как-то неправильно…
Она смутилась, опустила лицо, словно что-то вспомнив, потом поднялась, подошла к музыкальному центру и включила музыку. Она взяла пульт и долго переключала, пока нашла то, что хотела. После этого она вернулась к столу и опустилась в кресло, набухшая от волнения.
— Мне нравится это композиция Ярдбердз — Glimpses. Она чем-то напоминает ту, что играла в машине, — сказала она.
— И подходит этому моменту, — сказал Зудин.
— Чем же?
— Как вы тогда сказали? Она тревожная и завораживающая.
Их глаза встретились. Казалось, эта напряженная мелодия говорит за них. Она не выдержала и отвернулась. Он брал печенье и запивал чаем, а она сидела, обхватив себя за локти и спрятав ноги под кресло, как будто в гостях. Ее лицо было повернуто в сторону, словно стыдилось вывалившейся на локти груди.
— Почему вы не пьете чай? — спросил он.
Она взяла чашку, поднесла к губам и обожглась, поставила на блюдечко, расплескав золотистую жидкость, прижала ладонь к губам и зажмурилась.
— Что с вами?
Она покрутила головой, чтобы он подождал. Он дожевывал печенье и смотрел на нее.
— Простите меня, Роман, — пробормотала она. — Я думаю, вам лучше уйти.
Он поставил чашку.
— Что случилось?
Она отняла ладонь от губ и положила руки на подлокотники.
— Все это так неожиданно. Мы знакомы всего два часа, а мне кажется, что я знаю вас уже давно. И как будто мужа нет целую вечность.
— Так бывает.
— Я не хочу, чтобы так было, — она вцепилась в подлокотники как в единственную опору. — Вы приятный молодой человек… хороший. Вы наговорили мне массу приятных вещей… Но зачем?
— Вы мне нравитесь.
— Вы сейчас уйдете.
— Как хотите, но того, что я сказал, это не меняет.
— Что значит: как хотите? Что между нами может быть?
Он сделал вид, что не понимает.
— Что может быть между мужчиной и женщиной? Отношения.
Она вздрогнула.
— Это невозможно!
— Почему?
— Я все еще люблю…
— Понимаю. Это часть вашей жизни и, судя по тому, с какой искренностью вы говорите, лучшая часть. И это останется с вами навсегда.
Ей понравились его слова.
— Но так сложилось, что теперь его нет, а вы есть, и вы в этом не виноваты.
— Меня бы не простили дети, — она опустила лицо.
— Не простили бы, если б хотели, чтобы вы страдали. А если они любят свою мать, они будут рады, когда увидят ее счастливой.
— Такого счастья я не хочу.
— Кого вы обманываете, меня или себя?