Она танцевала. Волнистые локоны закрыли ее лицо. Платье сползало с бедер на талию и она, поводя бедрами, тянула его вниз. Судорожные руки и запрокинутые головы напоминали Стикс, в котором тонут грешники; над ними появлялись ее сверкающие волосы, плечи, перехваченные бретельками платья, и затянутая в красное грудь. Она появлялась и исчезала в охваченной экстазом реке.
Зудин ощущал, как атмосфера безумия, царящая в клубе, опьяняет сильней вина. Возле Насти появился парень, который пытался рассмотреть ее, когда она сидела за стойкой. Он вынырнул у нее из-за спины и, подпрыгивая вместе с ней, тянулся лицом к ее уху. Она повернулась, тряхнув волосами, и что-то сказала. Он пропал.
Музыка не прерывалась. Собственно, это вряд ли можно было назвать музыкой. Просто ритм, убивающий мысли, тяжелые беспрерывные удары по телу, оглушающий шум с отголосками умирающей мелодии. Иллюзия полноты жизни, ее яркости и красоты, на самом деле — агония. Музыку умертвит тишина, силы иссякнут и танец закончится. Эти тела не переплывут Стикс.
Танцующие девушки пили в танце наслаждение как тягучую влагу, парни мучались от желания, обвивали руками-змеями их талии, касались их влажной кожи, и головы девушек склонялись к плечу, — все пропиталось ядом, утонуло в нем как в смоле. Зудин следил за пшеничными волосами и красным платьем, и тоже пил яд. Ее нельзя было оставлять одну.
Кто-то тронул его за плечо. Это была Яна.
— А ты откуда взялась?
— Примете в свою компанию?
Она стояла перед ним и пританцовывала. Она была совсем другой, он даже не сразу понял, что это она. Ее волосы были уложены на затылке. Она казалась намного выше, потому что была на каблуках. На ней было то же черное платье, но выглядела она совершенно иначе. Она стала решительной, как будто должна была сделать что-то важное, глаза горели, крутые бедра напряглись как пружины.
— Где Игорь? — спросил Зудин.
— Дома.
— Почему ты без него?
— Пусть лучше рассматривает твой альбом.
Появилась Настя.
— Ты? Как ты нашла нас? — лицо выдало, что она не рада ее появлению.
— Слышала, как Роман пригласил тебя в Шондонг.
— Ты была здесь?
— Конечно! Сейчас это самый модный клуб в Москве.
Она взяла Настю за талию и хотела притянуть к себе, но Настя осталась на месте, оказалась слишком тяжелой для нее. Настя смотрела на Зудина и улыбалась роскошной виноватой улыбкой. Волосы закрывали ее глаза, он видел только губы и ослепительный ряд зубов. Ее лицо было обращено к Зудину, а рука Яны мягко лежала на ее животе. Она не могла унять дыхание, Яна шагнула к ней и девушки коснулись друг друга грудью. Это касание было очень нежным, таким же, как прикосновение руки, лежащей на животе.
Она ждала, что он не отдаст ее этой маленькой фурии, протянет руку и заберет себе. Но он просто смотрел, улыбался и получал удовольствие, возбуждаясь на их неловкий эротизм. Ему нравилось ласковое упорство Яны, с которым она ухаживала за его Настей.
Горбоносый кавказец возник из толпы, остановился за девушками, облизал их маслянистыми глазами. Зудин взял Настю за руку и притянул к себе. Яна тоже придвинулась.
— Хочу махито! — прошептала Настя горячими губами.
— А ты? — спросил он Яну.
Она кивнула с улыбкой.
— Бармен, два махито и одну водку с лимоном!
Он сильнее прижал к себе Настю и почувствовал, что она дрожит. Она взяла бокал и сделала глоток. Зеленые пузырики зашипели вокруг кусочков льда.
— Ромашка, ты звезда этого вечера! — сказал он.
— Я люблю танцевать!
— Что тебе сказал тот парень?
— Не обращай внимания, он совсем мальчишка!
— А все-таки?
— Что я лучше всех!
— А ты ему?
— Чтобы он отвалил! — она засмеялась.
Зудин чокнулся с девушками и залпом выпил. Настя допила махито и поставила бокал.
— Почему Игорь не поехал?
— Чего ему здесь делать? Накачиваться спиртным? С него и так хватит, — упоминание об Игоре нагоняло на Яну тоску.
— Потанцевал бы.
— Не смеши! Потряс бы пивным брюшком, ты хотел сказать?
— О, какая музыка, — Настя закатила глаза, — пошли танцевать!
Настя тянула его за руку, но он был пассивен как мешок.
— Пойдем! Он предпочитает киснуть за стойкой! — Яна перехватила ее руку и повела на танцпол.
Настя обернулась, позвала его глазами, надеясь, что он пойдет, но он остался на месте. Они ушли, пританцовывая, как застоявшиеся в стойле кобылы, возбудившись от свободы и задрав хвосты.