Сашка выскочил на улицу, послышался плеск воды и ядреное «Ухх!». По ногам пополз холод.
— Пойдем, я тебе массажик сделаю, — сказал Зудин.
— Потом. Мне так хорошо. Всю жизнь бы так сидела.
— Пойдем, еще лучше будет.
— Лучше некуда.
Все же он увел ее. Ромашка сидела, закрыв глаза, а он тер ее мочалкой со всех сторон, сразу всю. Она с покорностью принимала его омовение. Он окатил ее водой и стал гладить голыми руками, по спине, по бокам, по ногам, между ног. Она двинулась вперед и развела ноги, чтобы ему было удобней.
Зудин расправил на полке простыню и положил Ромашку на спину. Она снова закрыла глаза. Он выдавил на ладони крем и стал намазывать ее тело. У нее приятно защекотало в носу от запаха крема. Большие властные руки заскользили по ней, Ромашке захотелось. Ей сделалось необыкновенно хорошо, голова отключилась, остались только тело и кайф. Зудин мял ее, щипал, оттягивал кожу, двигал холмы ее ягодиц, сдавливал и проминал каждую мышцу.
— Перевернись.
Ромашка перевернулась, и он продолжил работу над ее мышцами, взял ее руку и стал проминать каждый мускул под кожей, каждое сухожилие, каждый сустав. До ломоты проработал ладонь и пальцы. Потом то же самое с другой рукой.
Он взял ее всей пятерней между ног. Ромашка почувствовала его пальцы, желание поднялось, как тепло от уголька, на который подули. Она открыла глаза, посмотрела на него, нависшего над ней как утес, потрогала его член, и желание сделалось сильным. Она села, разомлевшая, подняла на него глаза и убрала с лица прилипшие волосы. Ромашка смотрела так, словно стояла перед Зудиным на коленях, потрогала его снова, взяла в кулак и потянула, ощутила, как он растет, и улыбнулась.
— Дай крем.
Она намазала его, а когда он встал, стала мазать и все остальное, тиская и перебирая пальцами его корнеплодную гроздь, набухшую и унавоженную ее заботливой рукой. Ромашка любила наблюдать, как у него встает.
Зудинн сел, она закинула на него ногу, направила рукой и погрузила на него свое отяжелевшее разгоряченное тело.
Когда они вернулись в предбанник, на столе уже дымился шашлык, сверкали красные и зеленые дольки нарезанных овощей. Ромашка медленно, словно розовое облако, проплыла мимо стола и начала одеваться. Сашка жевал и, не мигая, смотрел на нее.
— У тебя листик к ноге прилип, — сказал Зудин.
— Где? — она картинно повернулась и посмотрела на себя через плечо.
— Под попой.
Она взяла себя за одну ляжку, потом за другую.
— Чего ты мелешь!
— Я — для Сани. Твои ноги сводят его с ума.
— Саш, ты чего? — улыбнулась она.
Сашка кивнул и заулыбался еще шире.
— Они же толстые, — Ромашка надела трусы и повернулась перед ним, показывая себя со всех сторон.
— Они идеальны, — сказал Сашка. — Ни у одной девчонки я не видел таких.
— Нет, у меня слишком широкие бедра, и жопа здоровенная. Мне надо похудеть.
— Ты лучше всех, — Сашка помолчал и неожиданно закончил. — У тебя должно быть много детей.
Зудин засмеялся.
— Я серьезно, — продолжал Сашка. — В тебе такая порода, что ты просто обязана ее продолжить.
— Да, порода у меня есть. Мой прадедушка был купец. Аким Иванович Баринов, — сказала она.
— Ты тоже Баринова? Купчиха! — сказал Зудин и все трое засмеялись.
Она так и села за стол с голыми ногами, в трусах, свитере и носках. Уже за столом расчесала волосы и собрала в хвост. Зудин оделся и сел с другой стороны, чтобы она была между ним и Сашкой.
— Дай руку, — попросил Сашка.
Ромашка протянула ему руку, голую до локтя. Он взял ее в свою ручищу как в чашу, как будто собирался гадать, и провел по ней пальцами, перевернул и поводил по тыльной стороне ладони, по пальцам с крепкими, покрытыми красным лаком ногтями.
— У тебя будут прекрасные сыновья. У тебя не бледная ручка с синими жилками и тонкими пальчиками, а красивая по-женски сильная рука, от нее веет теплом и здоровьем. У женщин с такими руками рождаются рослые и здоровые сыновья, — сказал Сашка.
Он поднял рюмку, Зудин и Ромашка тоже взялись за рюмки.
— За богатырей и их матерей! — Зудин выпил, запрокинув голову.
— За тебя, Ромашка! — Сашка вылил в рот содержимое рюмки, не сводя с нее глаз.
— Спасибо, ребята! — она тоже выпила и зажала рот тыльной стороной ладони, на глаза выступили слезы.
— Занюхай! Занюхай! — Сашка и Зудин совали ей в нос черный хлеб и шашлык.
Ей стало горячо в груди, тепло пошло по всему телу, она съела кусок шашлыка и засмеялась. Ей было очень хорошо.