Натанцевавшись, они вернулись за столик. Ольга положила перед собой свои прекрасные длинные руки, и Зудин накрыл их большими ладонями. Они молчали, выравнивая дыхание, разговаривали глазами. Она улыбалась робко, уголками губ, а он широко, сверкая зубами.
Деревья, камни на берегу, запахи, кроваво-золотой закат — все было незнакомым и приветливым как новый друг, обнимающий за плечи. Солнце село, море простилось с ним, сверкнув на прощанье золотистой шкурой. Сумерки вышли из джунглей, распластались по берегу, взяв в заложники свет фонарей.
На столе стояла бутылка и бокалы с вином. Зудин и Ольга сделали по глотку.
— Как тебе здесь? — спросил он.
— Это рай, — прошептала она.
Принесли горячее. Они были голодны и приступили к еде с аппетитом. Ольга ела, опустив глаза, а Зудин не оставлял своего неотрывного внимания к ее юной непосредственной красоте. Он смотрел на ее выставленное из-под стола круглое колено, полную голень и пальцы с накрашенными ногтями в босоножке.
— Давай, больше не будем пить? Эту бутылку допьем и все, — сказала она.
— Почему?
— Мне достаточно, а тебе еще ехать.
— На скутере-то? — усмехнулся он. — Хорошо. Больше не будем. А когда приедем, откроем еще бутылку.
Музыканты играли великолепно. Мотивы регги, музыки с других берегов, где тоже море и пальмы, очень подходили этому острову. Люди танцевали перед сценой, внизу на песке, на пляже; большими компаниями, парами и в одиночку, кто как. Повсюду были загорелые татуированные тела. Дух праздности и свободы царил на острове.
Они отъехали совсем немного, когда Зудин остановился на пустынной дороге посреди тьмы. Далеко за деревьями пробивался тусклый свет фонаря.
— Хочешь научиться ездить на скутере? — спросил Зудин.
— Не сейчас же.
— Это совсем просто!
— Ты шутишь?
— Как на велосипеде.
— Я пила!
— Чуть-чуть — не считается. Попробуй, ты удивишься, когда узнаешь, как это просто!
— Ладно, но только если ты будешь рядом, — согласилась она.
— Мы будем вместе.
Они поменялись местами. Зудин взял ее за талию.
— Это газ, это тормоз. Потихоньку прибавляй газ и отпускай тормоз. Давай.
Ольга попоставила ноги на подножку.
— Почему мы не падаем? — спросила она.
— Что значит: почему не падаем?
— Я убрала ноги, а мы стоим.
— Я-то не убрал, — он засмеялся. — Газу!
Она дала газ, и скутер резко взял с места.
— Ой!
— Не бойся!
Зудин рулил, придерживая руль левой рукой.
— Сбавь немножко!
Ольга резко сбавила газ; получилось, как будто нажала на тормоз. Скутер завилял на дороге, но Зудин выровнял ход.
— Мы едем! У тебя отлично получается! — кричал он.
— Я боюсь! — она взвизгнула.
— Не бойся! Ты молодец!
Впереди показалась машина. Ольга резко крутанула руль, и они съехали с дорожного полотна. Зудин увел скутер от столкновения с деревом, но плавно затормозить уже не мог. Скутер подпрыгнул на кочке и завалился на бок. Падая, Зудин схватил Ольгу в охапку, и она упала на него.
— Ай!
Он почувствовал, как она сжалась от страха. Он лежал на сухой земле, а она на нем, сжавшись, как маленькая девочка.
— Ты цела?
— Да, — пробормотала она.
— Где больно?
— Нигде…
Зудин разомкнул объятия. Ольга поднялась, опираясь о землю. Он вскочил и стал осматривать ее всю, тиская плечи, руки, бока, ноги, задрал платье и смотрел на нее, как будто в потемках мог что-то увидеть. Была лишь небольшая ссадина на внутренней стороне правого колена.
— Я так испугалась, — Ольга положила голову ему на плечо.
— Все хорошо, хорошо, — Зудин погладил ее по спине. — Зачем ты так резко повернула?
— Она ехала прямо на нас…
Он засмеялся.
— Тебе показалось. Мы бы спокойно разъехались.
— Извини.
Глава XIХ (окончание)
Они вернулись к своему бунгало, когда ночь затопила все вокруг тьмой. Ночь была поэтична. В небе мерцали звезды-жемчужины, пальмы шуршали беспокойной листвой, и волны лизали песок как промежность.
Зудин поставил на стол бутылку, бокалы и зажег свечи. Чудесная прелюдия, начавшаяся с приглашения провести выходные на море, подходила к концу, и от того, что она получилась такой прекрасной, Ольга волновалась еще больше. В ее черных глазах, отражающих пламя, светилось признание. Сдержанная во всем и прежде всего в словах, воспитанная в строгом соблюдении приличий, мучительно уязвимая, сделанная вся из прекрасного, но очень тонкого стекла, она признавалась сейчас глазами в своем чувстве.