— Где очки? — поинтересовался он, поводя бокалом с коньяком.
— Я надела линзы, — ответила она недовольным тоном и спросила, — Что ты пьешь, коньяк? Налей и мне.
Зудин вышел на кухню и вернулся с коньяком. Когда он вошел, она сидела, положив ногу на ногу, до самых трусов демонстрируя загорелые бедра. Они сделали по глотку. Ольга поднялась и, преодолевая сковывавший ее и потому такой очаровательный стыд, взяла у него бокал и поставила на столик, и свой тоже. Она поцеловала Зудина, обняла и потянула на постель. Они упали и утонули лицами в ее шелковистых каштановых волосах.
Зудин хотел жгуче, как до их первого раза, но боялся ее неумелости, которая отталкивала его как стена. Он развалился на постели в распахнутой рубашке, маня расслабленной мускулатурой. Задрав платье, она села на постели на пятки и развела колени. Зудин уставился на ее роскошные бедра, на полоску белья, которое она демонстрировала. Ольга была напряжена, он видел, с какими усилиями дается ей роль.
Он расстегнул молнию. Подняв глаза, она встретила его взгляд. Она еще не научилась видеть в мужчинах очевидное. Зудин уронил голову на подушку и умоляюще сдвинул брови. Она легла рядом, потрогала его через брюки, погладила его живот, грудь, и все смотрела ему в глаза, как в синюю даль. Ее теплые руки были полны нежности, Зудину было очень приятно. Они поцеловались, он закрыл глаза.
— Ты очень устал, бедненький, — прошептала Ольга. — Я хочу, чтобы ты отдохнул и набрался сил. Тебе надо хорошенько выспаться. Отдыхай, а я пока что-нибудь приготовлю.
Это была не та забота, которую он ждал. Зудин хотел, чтобы Ольга превратилась в бесстыжую суку, а не мамочку. Разозлившись, он опрокинул ее на спину и, не снимая с нее трусов, а только оттянув, трахнул ее как куклу, кончил на платье и отвалился, сделав вид, будто уснул. Ольга снова не успела ничего понять, а только смотрела, не мигая в его сосредоточенные глаза, пока он удовлетворял себя с ней.
Проснувшись утром, он увидел ее детское личико. Ольга сопела как ребенок, положив руки под голову. Она спала в платье, в котором пришла, голые коленки были плотно сжаты. Она укрыла Зудина, а сама постеснялась залезть к нему под одеяло и озябла.
Неудовлетворенность вернулась, как голодная собака, которой нужна кость. Зудин начал лапать ее сонное тело. Она сжалась и хрипло выдохнула, едва открыв глаза:
— Что ты делаешь?..
Он запустил руки ей в трусы, и все повторилось по вчерашнему сценарию. Зудин видел, что она любит, но не принимал любви, когда она — терпение и жертва. Он понимал, что для настоящей страсти Ольгу надо воспитать, а для этого нужно время и желание с его стороны.
Когда они сели в машину, Зудин взглянул на ее потерянное лицо, в котором неизвестно чего было больше, радости или сожаления.
— Оль, почему ты такая невеселая? — он улыбнулся, как будто все было хорошо.
— Ты выглядишь таким же вымотанным, как вчера, как будто не спал, — в глазах Ольги было истинное участие. — Все из-за работы, из-за твоей проклятой работы…
Зудин подумал, что, может, не стоит с ней расставаться. Второго такого ангела ему не встретить. Он же может на ней жениться и жить прежней жизнью, а ее потихоньку посвящать в секреты разврата. Он смотрел на ее лицо, на линию груди, на голые коленки, и думал, как здорово иметь от нее детей; нисколько не хуже чем от Ромашки. Так и жить: учить ее похоти, ходить по бабам, и растить детей. А когда Ольга превратится в такую, как Ромашка, другие бабы станут не нужны.
Как отвратительно, как глупо иметь подобные иллюзии, тем более для такого умного человека, — подумал Зудин.
Глава ХХI
Когда они прощались, Зудин пообещал, что завтра повезет ее знакомить со своей матерью. Но вечером позвонил и сказал, что мать приболела, и знакомство откладывается. Ольга расстроилась, он понял это по голосу. На самом деле Лариса Федоровна не заболела, и поехал он к ней не один. Из Костромы приехала ее сестра Надежда Федоровна с дочерью Натальей. Он встретил их на Ярославском вокзале и повез на дачу.
Надежда Федоровна и мать были сестры-близнецы, при этом совершенно разные. Лариса Федоровна никогда не была замужем, но никогда не была одинока, а Надежда Федоровна всю жизнь прожила с одним мужем, который пять лет назад умер от рака, и она вдовела тихо как семидесятилетняя старуха.