Наталья пошла в тех же туфлях, в которых приехала. Зудин чувствовал, что она бы с удовольствием надела кеды, но у нее их не было, или не было приличных. Она была расстроена. Они шли и молчали.
— Наташка, да не расстраивайся, — сказал он, наконец. — Мы же свои.
— Эта уродская ваза оказалась единственным, что мы могли себе позволить, и что хоть как-то могло сгодиться как подарок. Я сказала ей: «Мама, не забудь выбросить ценник!» — она готова была заплакать.
— Да перестань. Главное, вы приехали и мы очень рады. Я очень ждал, когда вы приедете.
Он взял ее руку, и они продолжали идти так.
— Правда, ты рад? — спросила она.
— Конечно!
Ее глаза заблестели.
— Нищета унизительна, — вырвалось у нее, как рыдание.
— Нищета не вечна, жизнь наладится. Если тебе нужны деньги, скажи.
— Я хочу иметь свои, а не выпрашивать подачки.
— Что ты сделала, чтобы иметь деньги? Бросила работу. Твой дядька предлагал вам устроить вас в Москве. Вы что ему сказали? Что вы лучше будете бедными, но честными.
— Это мама ему так сказала.
— А я, думаешь, откуда взял свой Рейндж Ровер? Благодаря ему. Он подсказал, чем заниматься, помог открыть фирму, помогает и сейчас.
— Вы всегда нормально жили. Твоя мать всегда умела устроиться. А моя… как кухарка. Хочу быть как твоя. Я всегда брала с нее пример.
— Моя мать просто умеет вертеть мужчинами и пользуется этим.
— Все. Не хочу больше об этом говорить. Давай о чем-нибудь другом, — она тряхнула его руку.
— О чем?
— Ну, сделай мне еще комплимент! — Наталья попыталась рассмеяться, но ее лицо, изможденное как у узника, не засмеялось.
Они перешли дорогу, и пошли по лугу между молодыми березками. Недалеко впереди был большой пруд. На берегу сидел мужик с удочкой. Наталья подошла к молодой березке и провела по мелкой светло-зеленой листве, потом повернулась к нему и, щурясь от солнца, сказала:
— Скажи что-нибудь.
Зудин знал, что не должен это говорить, но ему очень хотелось это сказать; чувствовал, что где-то глубоко-глубоко она ждет именно этих слов.
— Я хочу тебя, — произнес он как признание.
Наталья испугалась и растаяла, утонула в запретных и потому еще более сладостных словах.
— Ты же мой брат.
— Двоюродный.
— Все равно.
— Ну и что!
Она опустила голову, стыдилась и улыбалась от удовольствия.
— Ты же тоже хочешь!
— Нам нельзя.
— Все цари и короли женились на двоюродных сестрах.
— А потом у них рождались уроды.
— Уроды от этого не рождаются. И потом, мы же не будем жениться.
— А что мы будем?
— Дадим друг другу по кусочку себя и будем счастливы. Хоть какое-то время.
— Один день?
— Зависит от нас. Но даже если день, пусть он будет.
Ее податливость возбудила его еще сильней, кровь застучала в висках. Наталья сдалась; он видел, что она ждет, каким будет его первый шаг.
— Как бы ты хотела?
— Прямо сейчас?
Они стояли в нескольких шагах друг от друга. Их тела были напряжены, только казались расслабленными. Ее ожидание было требовательным. Зудин раскрыл ее как раковину, и теперь нельзя было останавливаться, чтобы она не захлопнулась.
— Да.
— Нет!
Но ее горящие глаза говорили об обратном. Наталья смотрела на него, будто тянула к себе взглядом.
— Ты не представляешь, как я тебя хочу, — прошептал он.
— Знаю.
— Не знаешь, ты не мужчина.
— Женщины знают мужчин, а мужчины женщин — нет.
Он расстегнул молнию и вытащил член.
— Ого, — улыбнулась она. — Это и есть мой подарок?
— Прости… Ты заставила меня обо всем забыть.
Наталья посмотрела по сторонам, на мужика с удочкой, который сидел к ним боком.
— Тебя не смущает, что мы здесь не одни?
— Нет.
Она подошла, еще раз посмотрела по сторонам, и взяла его рукой. Член дрогнул, почувствовав ее пальцы, стал твердым и побагровел, возбуждение было очень сильным. Зудин смотрел в ее коричневое лицо, красивые глаза, в которых больше не осталось ни стыда, ни неловкости, и неестественно большие, будто надутые губы. Наталья поболтала его набухшим членом.
— Красавец. Точная твоя копия, — и засмеялась.
Глава ХХI (окончание)
Когда они вернулись домой, он с порога бросил:
— Нам надо ненадолго уехать.
— Ромаша, ты же выпил! — испугалась Лариса Федоровна.