— А что ты сделал в тот день, когда проснулся и прозрел? — спросила она с намеренной жестокостью.
Отец глянул на нее и опустил голову.
— Как ты узнала? — спросил он чуть слышно.
— Все это видят, ты что же, сомневался?
Он покачал головой.
— Мы любили друг друга и сделали все, чтобы быть вместе. Ее семья была против, родные твердили ей, что это будет мезальянс. Она привыкла к довольству, к роскоши. А я был всего лишь скромный гражданин Капстада, и отец мой бунтовал против губернатора. Но мы решили доказать, что будем счастливы вопреки всем и всему.
— Вы любили друг друга, вы преодолели столько препятствий, что же погубило ваше счастье?
— Не знаю. — Отец вздохнул. Казалось, он сразу постарел. — Ты думаешь, счастье может погубить только какое-нибудь особое злодейство или коварство? Нет, оно просто уходит незаметно. В один прекрасный день ты вдруг обнаруживаешь, что мир совсем не такой, как тебе казалось.
Она смотрела на пустую доску.
Он порывисто встал, подошел к ней и положил ей руки на плечи.
— Элизабет, прошу тебя, отбрось сомнения. Ты не спасуешь перед жизнью. У тебя есть воля, мужество, я это еще в детстве видел. Тебе досталась горячая кровь моей матери-гугенотки и непримиримость моего отца. Это поможет тебе выстоять. Я верю в тебя, слышишь? — Его руки дрожали у нее на плечах. — Довольно и того, что я неудачник. Ты должна, должна быть счастлива. Твоя жизнь будет прекрасной, достойной, ты не зря ее проживешь. Пусть тебе удастся то, что мне не удалось.
Она сжала его руку, глядя перед собой в пустоту.
— И для всего этого довольно выйти замуж, прилепиться, быть одной плотью? А моя душа, моя воля?
Он покачал головой, рассмеялся невесело.
— Ты всегда все хотела повернуть по-своему. Какая ты упрямая!
— Да потому что у меня собственное представление о счастье! — вскричала она. — И я не буду жить по чужой указке. Я не просто женщина, я человек, и я хочу оставить в жизни след. Я не хочу, умирая, думать, что прожила свою жизнь впустую.
— Родная, значит, тебе действительно так тяжело?
Она снова посмотрела на доску.
— Зря мы, наверное, оставили игру, — сказала она со вздохом. — От разговоров мало толку. — Она встала и посмотрела отцу в глаза. — Прошу тебя, не обращай внимания. Я просто волнуюсь перед свадьбой и говорю глупости. Я счастлива, поверь мне, очень счастлива…
Фургон катился по дороге. Они сидели рядом и молчали. Потом он протянул руку и положил ей на колено. Она накрыла ее ладонью. Скрипел фургон, покачивался на ухабах.
За это счастье я буду драться, думала она. Я никому не дам его погубить. Мы выстрадали его, оно принадлежит нам по праву. До нынешнего дня о нашей любви знали лишь мы, через несколько дней она станет известна всему миру. Но я буду драться за нее. За то, чтобы мы с тобой всегда были одна плоть. Иначе зачем был этот долгий путь? Не может быть, чтобы мы прошли его напрасно. Мы будем жить, мы будем вместе. Все это время мы были лишь муж и жена, мужчина и женщина, два живых существа, затерявшиеся в пустыне. Завтра Капстад постарается всеми силами превратить нас в черного раба и белую госпожу. Она крепко зажмурила глаза. Я люблю этого человека, который сидит рядом со мной, этого незнакомца, которого я знаю так хорошо.
Нет, довольно сомневаться, довольно думать, что все могло бы быть иначе. Это недостойно нас, бессмысленно. Так случилось, так должно было случиться, потому что ты — это ты, а я — это я. Будь мы другими, мы и поступали бы иначе. Мы сами выбрали свою судьбу — и все, что с нами было, и все, что будет. А эта страна нам помогла. И значит, мы не имеем права ни о чем жалеть.
Наивность девочки, стоящей на ветвях шелковицы.
— Если госпожа согласна, мы здесь и заночуем. А завтра чуть свет отправимся на базар, — говорит старик Януарий, стоя перед ней со шляпой в руках.
Он гнал волов без передышки, чтобы одолеть Капстадскую низменность за три дня, и вот уже город лежит перед ними и солнце закатывается прямо за Горой. Ясно виден мрачный каменный дворец, белые дома среди садов, зеленые ущелья и красные скалы Чертова пика, Столовой и Львиной гор. Внизу широкой дугой раскинулся залив. День за днем Гора медленно, незаметно поднималась навстречу им из-за горизонта, становилась все более синей, все более грозной в своем отрешенном молчании. И вот они пришли к ее подножью.
— А может быть, все-таки доедем? — с волнением, но нерешительно спрашивает Элизабет.
— Сударыня, а где же тогда я буду ночевать? Ведь мне в Капстаде не у кого остановиться.