Итак, сторонники Екатерины “нечаянно” убили Петра III, само существование которого ей мешало, могло вызвать новые заговоры с целью возвращения на трон внука Петра Великого. Алексей Орлов кается, молит о прощении, намекает на “особую близость” Екатерины с его родным братом. Григорием Орловым, и, конечно, не сомневается, что прощение будет получено. Более того, можно допустить, что убийцы вообще выполняли волю Екатерины, а оправдательный документ написан задним числом.
Письмо Орлова на многие десятилетия упрятано среди секретных бумаг императрицы; народу объявлено, что прежний император скончался от “геморроидальной колики”.
На престоле очаровательная 33-летняя просвещенная, гуманная императрица, уверенная, что те блага, которые она принесет России, стоят некоторых жертв, стоят жизни “придурковатого супруга”. Посему в тот же день, 6 июля, императрица берется за перо и пишет второй интересующий нас документ: предлагает знаменитейшему философу и писателю Дени Дидро перенести издание его столь же известной, сколь гонимой, “Энциклопедии” из Франции в Россию!
Зверства, темные интриги — и свет просвещенного разума кажутся неразделимыми…
В эти дни французский поверенный в делах Беранже докладывал в Париж:
“Что за зрелище для народа, когда он спокойно обдумает, с одной стороны, как внук Петра I был свергнут с престола и потом убит; с другой — как внук царя Иоанна{8} увязает в оковах, в то время как Ангальтская принцесса овладевает наследственной их короной, начинает цареубийством свое собственное царствование!”
В эту же пору французский дипломат Рюльер составляет подробное и страшное описание последней дворцовой революции и убийства Петра III. Прочитав это сочинение, Людовик XVI (явно не предчувствуя приближающегося переворота во Франции) выскажет свою гипотезу: на полях книги, против того места, где говорится, что солдаты “не выразили никакого удивления низложением внука Петра Великого и заменой его немкой”, он написал: “Такова судьба нации, в которой Петр Первый, при всем своем гении, уничтожил закон престолонаследия, введя право выбора наследника царствующим правителем”.
Судьбы наций, выходит, решаются прихотью монархов…
Версаль был явно встревожен событиями 1762 года и склонен к разоблачениям. Однако можно сказать, что Екатерина II успешно противопоставила Версалю Париж!
Предложение перенести “Энциклопедию” в Ригу или Петербург прозвучало как сенсация европейского масштаба. Вольтер в письме к Дидро восклицает:“Ну, славный философ, что скажете о русской императрице?.. В какое время живем мы: Франция преследует философов, а Скифы ей покровительствуют”; мало того, Вольтер выражал опасение, как бы Екатерину не свергли сторонники “законных монархов”.
Сам Вольтер также вступает в переписку с русской императрицей, которую комплиментарно именует “Екатерина Великий” (Catherine le Grand). Д'Аламберу сделано предложение прибыть в Петербург для воспитания наследника Павла. Математик-философ, кажется, более других просветителей возмутился петербургским цареубийством, приехать в Россию решительно отказался, однако тоже вскоре начал хвалить “северную Семирамиду”, столь прекрасно относящуюся к науке, высокой мысли…
Екатерина II, бюст раб. Ф. Шубина (нач. 1770-х гг.)
И началось! Между российской императрицей и европейскими философами идет самая интенсивная переписка. Вольтер именуется “учителем”; фаворит императрицы Григорий Орлов предлагает только что изгнанному из Франции Руссо “философский приют близ Петербурга”; соревнуясь с Орловым, граф Разумовский готов подарить Руссо имение на Украине. Ни Вольтер, ни Руссо не приезжают, но являются переводы, целый поток переводов, десятки томов Монтескье, Гельвеция, Гольбаха, Дидро, сотни переложений, подражаний.
Специальное “Собрание, старающееся о переводе иностранных книг” возглавляется влиятельнейшими вельможами — В. Орловым, А. Шуваловым, Козицким.
Российский читатель, наверное, не без изумления и оторопи находил в печати соображения Дидро, что “если самодержец требует произвольной власти над животом и имением народа, то он деспот, и народ по законам естества и благоразумия имеет право противиться насилию”; что деспот “взирает на своих подданных, яко на подлых рабов, яко на создания иного и худшего вида”.
Руссо
Руссо объяснял публике, что“бывало много добрых отцов семьи, но вряд ли было десять человек, способных к управлению себе подобными”; тем же, кто верит в хорошего монарха, отвечено:“Монарх никакой причины не имеет их (народы)любить”.
Особенно дерзкие сочинения великих французов распространяются в рукописях: аббат Рейналь, к примеру, смеется над тем, что Екатерина II предпочитает именоваться монархиней, а не самодержицей, а подданным не велит называться рабами:“Долго ли будут русские, несмотря на всю их отсталость, принимать слова за дела?” Один из российских церковных иерархов восклицает:“Письменный Вольтер становится у нас известен столько же, как печатный, и сокровенными путями повсюду разливается его зараза”; дворяне, грамотные купцы и крестьяне, жители Поволжья, далекой Сибири, все, кто может, — читают, знают наизусть: число изданий не только больше, чем в Европе, иные книги публикуются чаще, чем во Франции.
Вслед за сочинениями — новые просвещенные гости и корреспонденты: Мерсье де ла Ривьер, “немец-француз” Гримм, постоянно извещающий Екатерину обо всех главных политических и культурных событиях Европы. Мало того, мыслитель и писатель Бернарден де Сен-Пьер (автор чрезвычайно популярной в ту эпоху повести “Поль и Виргиния”) вообще верит, что золотой век начнется на громадных пространствах России, и мечтает основать “утопическую республику свободных общин” где-то за Уральским хребтом…
Автора “Поля и Виргинии”, правда, сочли в России не совсем нормальным; сурово отозвался о рабстве русских крестьян и аббат-путешественник Шапп-д'Отрош. Однако отдельные неблагоприятные суждения тонут в общем гуле просвещенных восторгов.
Екатерина сама отвечает аббату — и ее ответ, доказывающий, как хорошо живут русские люди даже в рабстве, популяризируется друзьями-просветителями. Дидро отправляется к Рюльеру и берет с него слово — не печатать свои разоблачения насчет переворота 1762 года до кончины Екатерины II (действительно, его книга вышла лишь в 1797 году, когда ни Екатерины, ни автора уже не было в живых).
Могучая армия разума, не боявшаяся монархов и феодалов, приветствует “северную Семирамиду”: странное, уникальное явление?..
Разве Вольтер, Дидро не знают, что нелюбезный Людовик XV — монарх все же куда менее всевластный, чем Екатерина II?
И разве Екатерина не скажет спустя многие годы, что “Энциклопедия” имела всего две цели: уничтожить христианскую религию и королевскую власть?
Расхожее объяснение этих удивительных контактов — что философы были обмануты, “подкуплены” и что Екатерина желала создать в Европе выгодное общественное мнение, которое уравновесило бы неприятные подробности ее прихода к власти.
В подобных суждениях, конечно, немалая доля правды. Уточнив, скажем, что это — правда, только правда, но далеко не вся правда… Екатерина и просветители действительно обманывали друг друга; царица действительно писала Вольтеру (а он как бы верил):