Очередной проблемой, которой я не занимался, было продление человеческой жизни, значительное замедление наступления старости. Ничего похожего на эликсир вечной молодости появиться не может. Основы старения так же, как и смертности, заложены в фундаментальных химических процессах живого организма. Некоторые растения живут многие сотни лет (например, секвойи), поскольку стабильность жизненных циклов решительно зависит от продолжительности и тем более от прекращения фазы размножения. Весь фронт органических соединений, поддерживающих жизненный гомеостаз, начинает рушиться и распадаться после завершения фазы размножения, поскольку так действует в эволюции естественный отбор. Это значит, что для омоложения наиболее элементарные и распространенные в организме биохимические реакции должны были бы подвергнуться многосторонней перестройке.
Очередной темой, затронутой американцами, были поиски ответа на вопрос, каким образом мозг рождает сознание. В настоящее время нет ни малейших намеков на возможность выяснить это. В то же время мы видим, что все больше появляется разработанных программ (software), все точнее подражающих разным признакам сознания.
Вышеприведенные краткие замечания не были бы полными, если бы я не обратился к последней работе, помещенной в полном прогнозов американском ежемесячнике и посвященной возникновению все более близких к разумности роботов. Автором, убеждающим в скорых успехах производства роботов, наделенных разумом, является Ханс Моравец. Следует учесть, что подобные обещания мы слышим еще с 50-х годов – со времен первого поколения кибернетиков. Чем лучше мы узнаем строение нашего мозга, испещренного удивительными названиями, придуманными анатомами, как, например, Сильвиев водопровод, тем все более ясно осознаем реально существующие, то есть огромные трудности в конструировании разума. Оптимизм, который я делил с пракибернетиками, постепенно улетучился на пути изучения деятельности мозга. Зато я считаю, что будут множиться суррогаты, заменители или просто имитации подлинной разумности. Можно представить электронные программы, способные к изображению разумного поведения, хотя это будет только пустое подобие. На этом пути нас ожидает еще очень много удивительных неожиданностей.
На пороге третьего тысячелетия во многих областях человеческой активности наметились многочисленные перепутья. В точных науках, точность которых в последнее время все сильнее подмывается множеством рискованных и спорных предположений, в действительности неизвестно, в каком секторе разнородных потоков порой неясного концептуального строительства следовало бы прежде всего сосредоточить внимание. Парадоксально, но ранние 60-е годы, когда я кустарно занимался прогнозированием, в результате чего мне удалось создать в то время «Сумму технологии», были для меня периодом неволи, достаточно удачной с прогностической точки зрения. Живя и занимаясь сочинительством за не светлой памяти железным занавесом и, следовательно, не имея доступа к мировой научной и философской литературе, которая, впрочем, тогда еще не вошла в нынешнюю фазу массового гипотезотворчества, я мог удовлетвориться довольно общими указателями, определяющими надвигающиеся потоки перемен в таких направлениях, как биотехнология, фантоматика, имитология, пантокреатика. Совершенная девственность этих территорий, которые мне было достаточно называть, но не погрязать в детализации разветвлений, и, кроме того, мое тогдашнее мысленное одиночество потому мне помогали, что органические стены или скорее запруды отделяли меня от всякого инновационного прибоя. Очевидно то, что легче было безнаказанно придумать дифференциацию направлений в технобиологии, поскольку, призывая к плагиату и даже к улучшению создаваемого Природой не только в результате эволюции, я не мог разрубить биотехнические ветви или же вывести из них все более обильные дифференциации, чтобы представить распространение несуществующих тогда даже зачаточно дисциплин, таких, как, например, генная инженерия, геномика, межвидовая ксенология, и вместе с тем переключаться в сферу технического вторжения в глубь человеческого тела. Ведь не существовало тогда таких понятий, как молекулярная архитектоника, используемая для проектирования цифровых устройств (компьютеров) для медицинской терапии или же для нейрохирургии, вторгающихся внутрь человеческого тела без грубого разрезания его оболочки. Все, что сегодня прячется за вышеприведенными названиями, в то время не существовало, а если бы я каким-то чудом сумел спрогнозировать хотя бы часть этого множества, то на мой вымысел не только один польский философ отреагировал бы хорошо известным выражением: difficile est satiram non scribere[43], то есть я был бы не только пренебрежительно проигнорирован, но и привычно высмеян.