Он рулил к старту, когда выпорхнула откуда-то и встала перед ним черная "эмка". "Стой!" - показывал ему руками долговязый офицер. Павел скинул газ, пискнул тормозами. "Эх, не успел!" - кричал ему капитан интендантской службы, придерживая рукой тугую полевую сумку и вскарабкиваясь на крыло, обдуваемое жарким воздухом от мотора. "Телеграфное распоряжение Москвы, - кричал капитан, провожая глазами сорванную струёй фуражку, - выдать денежное довольствие эскадрилье Горова!" - "Могу передать!" - "Без расписки?" - "Вот карандаш, пожалуйста!" Павел подцепил огрызок, болтавшийся перед ним на нитке. "Одна расписка, получателей много..." - "Один за всех, все за одного!" - "Не имею права... Успокойте капитана, перешлю телеграфом!" - "Не те деньги, что получены, а те, которые предстоит получить!.."
Интендант съехал вниз по крылу за фуражкой, перекати-полем бежавшей по земле, Гранищев начал разбег.
"Угомонится, - думал Павел о флагмане, диктовавшем новичкам свои условия сбора, Лены, однако, не притеснявшем. Напротив... - Это он здесь, над Р., кобенится, учит "маленьких" жить: спесь почет любит. На маршруте куролесить некогда, работать надо. Задал дальневосточникам острастку, теперь отпустит вожжи, облегчит пристраивание..."
Флагман как будто так и поступил - уменьшил скорость. Но не прибрал ее плавно, а резко, внезапно сбросил. "ЯКи", не успевшие перевести от погони дух, чтобы не столкнуться, не налезть друг на друга, как лошади, начали вспухать, громоздиться этажеркой, в небе заиграла "гармонь". Тут держи ухо востро, не зевай. Или хвост кому-нибудь обрубишь, или какая-нибудь разиня на тебя сядет. Сто потов сольет летчик в сходящихся и расходящихся мехах такой "гармоники", пока строй понемногу успокоится, затихнет, чтобы затем по прихоти или нерадивости головного экипажа снова прийти в опасное движение...
- Что же ты над людьми измываешься? - взъелся на лидера Гранищев. Держась особняком, в безопасности, он читал скрытую жизнь строя, как по книге, и не мог не вступиться за дальневосточников. - Что же ты людьми помыкаешь?!
Инструктор Дралкин, понял Павел, именинник, - повстречал свою прославленную ученицу. Рад свиданию, тут же подсобил ей занять лучшее в строю местечко - справа. Место, предназначенное, строго говоря, не ей, а Горову. Капитан, рванувший со старта, туда гнал, к правому борту, но "гармонь", сыгранная лидером, вывела вправо, на удобную позицию, Лену. Две пары вошли в головку воздушной флотилии: одну составляла "пешка" и Лена, другую - Горов и его ведомый. Конечно, Лене мотаться два часа слева тяжело, утомительно, но джентльменский жест лидера в ее сторону, вывод Бахаревой на место, по праву принадлежавшее капитану Горову, Павел не одобрил. То, что Дралкин так открыто потрафляет Лене, поступаясь интересами других, вызвало у него протест. "Не тем занялись, братцы, не тем! - осуждал он Дралкина, бывшего инструктора. Маршрут надо строить, путь счислять!" Известно, хорошо известно, чем кончаются подобные игры. "Вот посмотрим, чего вы стоите, - распалялся он против "пешки", принимая сторону безропотных дальневосточников. - Посмотрим, кто проходит маршрут по струнке, а кто петли плетет, вальсирует..." Выявить и огласить, причем огласить сразу после посадки в Ростове, пока не остыл, не отошел, не раздумал, предать гласности все профессиональные ляпы лидера - вот что он предпримет! Начиная с этого маневра скоростью, с "гармони". Да, все пойдет в счет, каждое лыко в строку...
Солнце било в глаза, горизонт то прояснялся, как бывает над морем, тонкой слепящей полоской, неведомо, морю или небу принадлежащей, то исчезал совсем, черно-белая зебристая земля играла слабыми блестками слежавшегося в низинах снега, очертания путевых ориентиров были размыты.
"Ну-с!" - сдерживая подступавшую радость, Павел на глаз прикидывал, выверял очередную промашку лидера. Не столь значительную, но все же заметную... Забрал в сторону лидер, лучший фронтовой разведчик, мать твою за ногу! Жилой массив впереди, распланированный, как хозяйской рукой нарезанный торт, - прет мимо жилого массива, оставляет его в стороне. Чего и следовало ожидать, когда в воздухе затевают флирт!
Он освободил руку, нацелил болтавшийся на нитке карандашик в точку на карте, изобличавшую лидера в промахе, принесшую ему очко, первый выигрышный балл. До Ростова таких огрехов наберется куча, он и преподнесет ее "бомберу". И выложит при всех, при Лене... Чего стесняться? Пусть и она знает. И он, чтобы впредь дурью не мучился, не заносился. Вел себя скромнее.
Павел перевел взгляд на землю, чтобы сличить подробности, да так на какое-то время и остался с занесенным карандашиком в руках...
Темное пятно внизу, с ясным контуром и строгой планировкой жилого поселка, в быстрой игре света и воображения исчезло, растворилось. Перестало существовать. А контрольную точку лидер проследовал безукоризненно, по всем правилам навигационного искусства.
Не флагман оказался посрамленным, а он, Гранищев! Он, обличитель, глашатай истины, шлепнулся в лужу.
Павел отрезвел.
На чем споткнулся, ясно: весенний ландшафт.
Забытый за зиму, давно не стоявший перед глазами весенний ландшафт, игра света и теней. Дальше к югу местность еще пестрее. Реки в половодье не реки, они заливы искаженных, не отвечающих карте очертаний; карта - одно, местность под крылом - другое... Нитка железной дороги пропадает на таком фоне, как иголка в стоге сена.
Лидер свое дело знает.
Выступить за справедливость не удалось.
Гранищев пристыженно оглядел строй.
Лена о его провале, естественно, не подозревает.
Глаз с лидера не спускать! На юге все разлилось, зацепиться не за что...
И все-таки "ЯКи", тянущиеся за лидером, взывают к состраданию.
Солдат-сталинградец, прошедший школу Баранова, знал не только могущество, но и неизреченную прелесть, поэзию строя, когда согласным, смычковым трудом сотво-ряют летчики в небе боевой порядок, отвечающий интересам боя и вместе несущий в себе красоту и силу взаимопонимания.
"Маленькие" же, поднятые лидером, были обречены на галерный труд.
Флагман то уводил их влево, принуждая одних вспухать, а других заваливаться и потом припускать за вожаком, то без сигнала брал вправо, и снова тянул на левое крыло... "Или ее экзаменует, Лену? На предмет владения строем? - подумал Павел. - Дескать, ну-ка, бывший учлет Бахарева, продемонстрируй нам свое искусство, свою фронтовую выучку! Покажи работу боевого летчика-истребителя в строю! А она и рада..." "Справа встанет никаких забот, - вспомнил он Баранова. - Орлица..." Инструктор Дралкин, должно быть, это понял, почувствовал, какую хватку выработал у Лены фронт, и мог, мигнув своему штурману, - нет, ты полюбуйся, какова привязанность! скользнуть, легонько вспухнуть, придавить нос "пешки": что бы флагман ни предпринимал, самолетик Бахаревой оставался с ним рядом. Нитяной просвет между ними не изменялся... В Чепурниках, уже распрощавшись с Леной, он увязался проводить ее до машины.