Григорий в ответ помалкивал, понимая, что завтра Кулев от него уйдет, пересядет в кабину комэска, будет все решать на уровне комэска.
Но не только это в молчании летчика, однажды прервавшемся...
Не только это.
- В Р. будем садиться? - спросил Дралкин. Вот!
Посадка, порядок действий - прерогатива летчика, командира экипажа, тут ему ничьи советы не нужны.
- Садиться в Р. - время терять.
- Кое-что обсудить нелишне...
- Что? С кем?
Образ, ритм, музыка перелета на Дон жили в штурмане, выход на точку хутора как бы предопределял успех ростовского отрезка, мысли Кулева, легкие и быстрые, занимала не раскладка маршрута, не расчеты пути, а то, что он жив, молод, у него Дуся и он нужен начальству.
"Если бы не Кашуба", - думал Степан. Кашуба и Жерелин, вдруг вставшие на его пути, омрачали радость встречи с городком.
- "Маленькие" в ориентировке! Степан покрутил головой, притворно ужасаясь беспечности "маленьких": - Ни уха, ни рыла. А спеси у них с избытком. Этого хватает. Ну, спесь собьем, не первый год замужем. Как поведем, так и пойдут... "Тенор" меня допекал, - поделился он с летчиком. - "Газует", не уймется, правду ищет, - он пожал плечом: верить "тенору"? Или не обращать внимания?..
Все известно Кулеву!
Как посадил младший лейтенант Дралкин "пешку" в поле, как бегал "тенор" выспрашивать название деревни и потом уговаривал летчика "взлететь по следу" и заявиться домой на свой аэродром, как будто ничего не случилось... Взлетать по следу, продавленному колесами "пешки" в снегу, летчик не отважился. "Пуганый он, Дралкин, насмерть пуганный", - стонал "тенор"...
- Зачем мне его сомнения, - доверительно говорил, был великодушен Кулев. Мне они неинтересны, Бахарева ему правильно выдала.
"Что привез, что сказал обо мне Кашуба, что посеял в Р. Жерелин?" - думал штурман.
Один бы Кашуба ничего - прилетел, улетел, но в паре с Жерелиным... Все разыгрывается просто: беседуют с командиром в той же летной столовой, слово за слово. "За что дали Героя?" - "За спасение Еременко..." - "А Кулев, спасатель генерала?" - "Какой Кулев? Первый раз слышу..." Тут-то и покажет себя Жерелин, знающий всю его подноготную. Слава штурмана для Жерелина - нож острый. "Вскрыть" или "скрыть", лейтенант Кулев?" Тут он вскроет, развернется, начнет рыть землю. Сколько, к примеру, у Кулева боевых вылетов? Всего? А после очередной награды? Восемь? Или двадцать восемь? И пошла писать губерния... "Сожительствуя с писарем Гнетьневой, получил доступ к штабной документации, в корыстных целях, присвоив вылеты погибших, подделал цифру, увеличил свой личный счет на двадцать вылетов..." Копыто случая.
Дралкин однажды под него попал, под копыто. До войны, три года минуло, а все сказывается, по сей день знает и ждет Дралкин: в нем могут усомниться. Вроде бы на хорошем счету, доверяют, а чуть что - припомнят и на корни укажут. Случай-то неясный, необъясненный, в него даже поверить трудно. Мыслимо ли, взлетая, упустить машину так, чтобы она развернулась на сто восемьдесят градусов, поднялась в противоположном направлении?! Дралкин и помалкивает. Дали Красную Звезду - он доволен.
- Нас в Ростове ждут, нам в Ростове назначено свидание, - улыбнулся штурман.
..."Гусь" в кювете просел, безнадежно завалился. Техники выпрягли лошадь и, опустившись на корточки, дымили самосадом.
"Работнички", - подумал о них Степан досадливо и с превосходством, которые давали ему орден боевого Красного Знамени из рук командарма, безошибочно "взятый" хутор, уверенность перед этапом, страшившим истребителей. Неначатый, "неподнятый" маршрут - в кармане, знал, чувствовал Степан, взлетая над влажным, шелковистым лугом.
Борозды, взрезанные "тридцатьчетверками", выступали на земле как свежие шрамы. "Работнички, до моего прихода провозитесь", - зыркнул он на техников, пускавших дымки вокруг "гуся". "А ведь его отказ взлететь по следу - зрелое решение", - подумал он о Дралкине и с возможной твердостью в голосе произнес:
- Садиться в Р. не будем!..
В кабине "ЯКа", закрывшись колпаком и прослушивая эфир, Горов подстраивался на командную волну. "Договариваться надо на берегу, - думал он. - Буду требовать посадки. Связь, помехи, возможные отклонения - все обсудить..."
Сквозь треск разрядов он расслышал чей-то голос: "Кого потянем?" "Каких-то лупоглазых". - "Сколько штук?" - "Девять... Или десять. - Ответы давал, как понял Горов, штурман, обремененный заботами. - Пристегнули десятого. - Добавил насмешливо: - По мне, хоть двадцать!" Чем-то расстроен штурман, не в духе. Не получил на праздник, что причиталось: "Одни на гвардию батрачат, а другие поддают с утра до ночи!" Или не обмыл награду, как задумывал: сорок третий год на дворе, награды заведено обмывать. Чтоб не ржавели, чтобы множились, - молодое честолюбие жадное... "Будем садиться?" спросил командир. В каждом экипаже - свой расклад. На лидере, как видно, тон задает штурман. Второй "боевик" из рук командующего, выдвинут на должность штурмана АЭ... Штурмана "почтили" боевиком, а командира? На разведку-то ходили вместе. Командир, похоже, о себе не очень-то печется: пятьдесят боевых вылетов - все младший лейтенант. Деликатный: "Будем садиться?" - "Нет!" категорически отвел встречу штурман. Пустопорожние разговоры. Перевод времени в дугу. Он во встрече не нуждается. "Нет!" - сказал, как отрезал. "Этот себя не забудет", - подумал Алексей о штурмане.
- Товарищ командир! - кричал вскочивший на крыло Житников. - За вами капитан приехал на КП!
- Какой капитан?
- Капитан с телеграммой!.. Телеграмма из Москвы, вас ищут!
- Поздно, - сказал Горов, приподнимаясь на сиденье и движением руки отстраняя Житникова, чтобы не мешал: с восточной стороны, как его и предупредили, к аэродрому приближалась "пешка" гвардии младшего лейтенанта, лучшего разведчика части. - Поздно, - повторил Алексей Горов, готовый к другому, главному, что ждало его по завершении перелета над сонными плавнями Кубани, не ведающими, свидетелями каких воздушных сражений им суждено стать. Ни страха, ни сожалений о расставании со столицей. Простился с ней по-сыновьи и от кары избавлялся, от московской телеграммы уходил потому, что прав...