«Летчик Львиное сердце» — вот он кто, далекий комбриг... Но и тут, в аэроклубе, выявлялись личности, достойные внимания. Когда мотор пролетавшего над ее головой Дралкина вдруг смолк, оборвался, она впервые поняла, как чуток, отзывчив аэродром, и она, дежурный хронометрист, в том числе, на малейшую перемену в рабочем гудении неба: мотор обрезал, сердце ее упало, все вокруг остановились, замерли в тех местах, где их застала тишина тревоги. «Господи, да что же это?» — охнула Лена, видя, как, клюнув носом и быстро, бесшумно снижаясь, пошел в сторону выпаса самолет Дралкина. Отставив хронометраж, она кинулась бежать за ним следом. Маленький пастух увел свое стадо, Дралкин, сильно подскальзывая, метил на свободное пространство луга. Сорвалась со стоянки, громко сигналя, дежурная полуторка. «Назад, Бахарева! — прокричал начлет Старче, распахнув на ходу дверцу и держась за нее. — Кто разрешил оставить пост? Назад!..» Дралкин сел на выбитом скотиной лугу, хорошо видном с возвышения аэродрома. Мимо Лены, возбужденно говоря, проходили ребята, побывавшие на месте посадки. «Сел, как часики», — говорили они. «Как его теперь оттуда выдернут?» — «Срезало контровую гайку, пять минут работы... Сменят гайку, законтачат проводку, сам и взлетит...» — «С коровьего выпаса?» — «Взлететь-то легче!» Она слушала всех и ждала, как выйдет из положения Гриша Дралкин. Вот полуторка откатила в сторону, пришел в движение пропеллер, самолет начал разбег... что видела, что знала она в своем Босоногове? Вкалывала по хозяйству, крутилась как белка в колесе. А медучилище? Пока стипендии дождешься, с тоски подохнешь. Опасная, с отказавшим мотором посадка и быстрый взлет невредимого Дралкина распаляли интерес аэроклубовской жизни. Не понимая, как, зачем сорвалась она бежать за инструктором, восхищаясь Дралкиным, о котором только все и говорили, Лена проникалась верой в свою судьбу, в ее значимость. Тот, другой, способный, быть может, превзойти отважного комбрига, получал в ее ожиданиях черты неуловимого и вместе определенного сходства с инструктором... Как все это ему объяснить? Как выразить?
— Другие же летают, — сказала Лена.
— Тебе учиться надо. В какой-нито институт подать, получить хорошую специальность.
С первых полетов пойдя в ногу с напористым Сургиным, Лена решила для себя этот вопрос.
Выбрала специальность. Именно хорошую, по душе.
— Не женское это дело — летать, — хмуро сказал Дралкин и потупился, хорошо зная глупости, какие предстоит ему в ответ услышать.
— Я об этом думала.
— Думала!..
— В актрисы бы, например, я пошла.
— С твоими данными возьмут.
— Вы, товарищ инструктор, не в курсе дела, — мягко и досадливо заметила Лена. Скривив в натянутой улыбке рот, добавила: — Я же нефотогенична. Пока на паспорт снялась, намучилась.
— Это еще не показатель.
— Знакомый товарищ проверил на практике.
— Из этих... из театра?
— Необязательно... Хорошо, скажу: фотокорреспондент (зимой на полетах мелькнул корреспондент молодежной газеты в ботиночках и кашне).
— Сцена бы тебе пошла, — повторил Дралкин.
— Слуха нет, — отрезала Лена. — Обожаю вокальные номера, сама же петь не могу. Вот так! Все противопоказано. — Она снова коротко улыбнулась. — В среду едем во Фролы, прыгать с парашютом.
— Других вариантов нет?
— Говорю, продумано... Фотогеничность, слух... Я бы, конечно, не посмотрела, если бы сказали: талант! А так... Мне летать нравится. Сколько Женька Гарт получил провозных, пока схватил высоту семь метров?
— Полетов двадцать. И не схватил.
— Он хороший парень, Женька. Комсомолец хороший, отзывчивый... Вы сказали: «Бахарева, покажи мне высоту семь метров», — я показала, что такого? Семь метров и один метр — разница, ее видно.
— Одним она открыта, как на блюдечке, другим нет...
— Но мне-то она видна! — Лена поймала Дралкина на слове. — Вы на Гарта не кричите. Он не понимает, когда кричат...
— Бахарева! — произнес в своей манере Дралкин. — Белоручка он. Гарт, жизни не нюхал. «Почему занятия пропускал, не сдал зачета?» — спрашиваю. «Мы с папой ездили отдыхать в горы...» Видишь... Школьником в горах отдыхает, натрудился. А доску для звеньевого ларя не приколотит, топор в руках не держал... Небо чему учит? Думать быстро, соображать, сноровку же нужно иметь... Ты небось корову доила?
— Не было у нас коровы.
— Я к примеру... Доить умеешь?
— И доить и жать. И снопы вязать...
— Об чем речь. Птенцы сначала в гнездах учатся, потом летают, Бахарева, — с силой произнес инструктор, хотя они сидели рядом; он как бы вслушивался в звук ее фамилии. — «Не кричите, не понимает, нужен подход...» Все это подпорки, середняка тянуть. А вот является курсант, может, один из сотни, и понимаешь, что вся эта бухгалтерия гроша не стоит, только помех ему не чини, приглядывай, чтобы опара через край не вышла... Да, с талантом надо родиться.
— Актрисой я, наверно, не родилась.
— Война будет, — продолжал инструктор о своем, насупливая брови и отставляя недопитый стакан. — Я иной раз так рассуждаю: баба против мужика. На ринге, к примеру. В перчатках, при судье... Ведь не потянет баба против мужика, согласна?.. Воздушный бой не ринг, там смерть в глазах пляшет, мужик при виде смерти сатанеет. Что нашего в бою возьми, что другой нации. Зло лютует. Пощады от него не жди.
— Воевать не пойдут, — суховато сказала Лена.
— Пойдут... Да знаешь, не бабье дело — молотком махать, ты меня прости, титьки мешают. И удар нежесткий.
— Родину все должны защищать.
— Об том ли речь, Бахарева. — Дралкин хлопал себя по карманам, нащупывая спички. — Еще с кем посоветуйся... Подруги-то есть?
— Подруги все секреты разбалтывают. Ни одна язык не держит.
— Разбалтывать секреты — последнее дело. Сон хороший?
— Иногда ворочаюсь, не могу заснуть.
(Сбросить одеяло, померзнуть, потом тепло укрыться и заснуть... В другой раз она бы и этого от Дралкина не утаила, но не сейчас.)