— Возможно...
(Не сержант, а Василий Михайлович, поверженный осколком фугаса, мог бы дать командиру достоверную информацию: Василии Михайлович знал, как сурово и незамедлительно карает приказ всех, кто повинен в оставлении врагу авиационной техники, и потому на «эмке» пустился вдогон за механиком. Расспрашивая в степи техников истребительного полка, покинувших Конную, Василий Михайлович услыхал позади себя напряженный женский голос: «А я-то думала, вы за мной, товарищ майор...» Он обернулся. Мальчишеская фигура, укоризненный взгляд: «Сержант Бахарева!» Василий Михайлович, старый служака, отметил выправку девушки, усердно, с выгодой для себя отработавшей курс молодого бойца, опрятность ее комбинезона, недавно снятого с полки вещевого склада. «Я думала, меня вернут...» — повторила Бахарева. «Куда?» — «В Конную, куда же? Милое дело: вместо задания — в грузовик... Я говорю: «Товарищи, вы что? А мой самолет?» — «А самолет, — отвечают, — получит летчик «. Вот так. Я пригнала «ЯК» на фронтовую площадку — и пожалуйста, такой ответа разве это справедливо, товарищ майор? Отдали мой «ЯК» старшему лейтенанту Баранову». Ее укор переходил в обиду, в осуждение. Обиду — за себя, осуждение — майору, который, как выясняется, не для того рыщет по степи и останавливает автотранспорт, чтобы восстановить попранную справедливость... Не для того. «Сержант Бахарева, выполняйте приказ!» — рявкнул в ответ Василий Михайлович... Рассказать об этой встрече Егошину он не успел. Как и о двадцати часах полевого ремонта. С сомнением щупая помятое крыло воскрешенного «ИЛа», Василий Михайлович спросил сержанта: «Так и полетишь?» — «Так и полечу». Некогда синий, в смоляных потеках моторного масла, пропахший пылью и травами комбинезон Гранищева был вправлен в такие же пятнистые кирзовые бахилы со скошенными каблуками и хлюпавшими на ходу голенищами; нос сержанта, слегка задетый оспой, малиново лупился от солнца, в опавшем лице проглядывала общая для отходивших к Волге солдат решимость на все. «Кривая девка — сладкая», — сказал, поразмыслив, Василий Михайлович. Он был солидарен с летчиком.)
— Возможно? — ждал уточнения Егошин. Баранов — в строю, вновь отличился, но спайка, спайка, — страшился командир штурмового авиационного полка последствий. Взаимодействие — тонкий, тончайший механизм, в нем нет деталей из твердых сплавов, его узлы, сочленения, разветвленные системы обеспечиваются серым веществом и нервными волокнами. Под Россошью молоденький, только что из училища истребитель посчитал наш бомбардировщик «ПЕ-2» за немецкий «МЕ-110» и, в нетерпении и страхе, с первого захода сбил «ПЕ-2». Спасшийся на парашютах экипаж устроил торопыге «темную», а командир истребительного полка, по-свойски делясь с Егошиным, сказал, что после такой заварушки им, истребителям, лучше бы не ходить на прикрытие того полка. «Остался осадок. Очень неприятный осадок». Вот чего опасается Егошин, зная, что Баранов жив-здоров, — осадка, взаимной неприязни, трещины между своими. Намек на распрю — каленым железом.
— Пятно на полк, сержант Гранищев, — сформулировал вывод Егошин. — Жирное пятно.
— Пустой-то короб «ЯКа», — вступился за сержанта «дед», — не так уж жалко...
— Отставить, старший лейтенант!
— Могу отставить... В Россоши истребителям «темную» устроили, я бы им еще добавил...
— Не подсекать боевого единства! — вспылил Егошин. — Как жук-древоточец — не подтачивать!.. За такие слова можно и ответить. А «ИЛ-два» без тормозов, хочу напомнить, товарищ старший лейтенант, если вы забыли, «ИЛ-два» без тормозов все равно что бизон! Его ничто не остановит!
В намерения Егошина, однако, не входило выгораживать летчика, хотя бы и невиновного, но едва не погубившего старшего лейтенанта Баранова.
— Сержант Гранищев! — взял себя в руки майор. — Бомбы на самолет не подвешивать. Временно!
— Слушаюсь.
— Четыре тренировочных полета по кругу. На чистоту приземления. Варежку в небе не разевать... Особое внимание — профилю посадки... Контролирую лично!..
...Чем ближе Волга, тем хуже.
Будь он, Гранищев, трижды прав, трижды ни в чем не повинен, командир полка Егошин Баранова ему не простит.
Напряжение на полковом КП возросло, когда вслед за Верхне-Бузиновкой, Манойлином в оперсводках запестрели названия: Тингута, Плодовитое...
Манойлин, Верхне-Бузиновка обозначали рубежи, взятые врагом, ломившимся к Волге с запада, Тингута и Плодовитое вскрывали новую угрозу — с юга. Сколь она велика, стало видно сразу: «пятачок», принявший летчиков Егошина, превращался в пункт сосредоточения всех исправных самолетов-штурмовиков «для нанесения, — как говорилось в приказе командующего 8-й воздушной армией генерала Хрюкина, — последовательных массированных ударов по танкам противника в районе Тингута — Плодовитое...».
По дороге на КП майор Егошин встретил нового в полку человека, лейтенанта Кулева, катившего по стоянке бомбу.
Что-то промелькнуло в лице Кулева, когда он, разгоряченный собственным усердием, хваткий, с хорошей выправкой, вытянулся перед командиром; что-то привлекло внимание Егошина и исчезло. Каждая лишняя пара рук на «пятачке» была дорога, снова добром помянул командир рачительного Василия Михайловича, Калиту, собиравшего полк, прихватившего где-то в степи лейтенанта Кулева.
— Все толковые штабники в авиации — варяги, — говорил Егошин лейтенанту, вызванному на КП. — Из кавалерии, саперов, инженерных войск. Теперь будет представитель пехоты.
— Я авиатор, товарищ командир.
— Тем лучше! Специальность?
— Закончил ШМАС, стрелок-радист...
— Стрелки мне не нужны.
— Плюс курсы штурманов...
— Штурманы тем более. Возьмешь на себя штабную связь.
Лейтенант потупился, и Егошин понял, что привлекло его внимание, мелькнув и исчезнув в лице Кулева: седые реснички. Когда лейтенант смотрел перед собой или несколько вверх, на более рослого, чем он, командира, его тронутые сединой реснички почти не были заметны; они выступали над одним глазом, когда Кулев склонял голову, производя впечатление, будто глаза у лейтенанта разного цвета. Но впечатление это было обманчивым. В действительности Кулев был кареглаз.
Майор связался по телефону со штабом дивизии.
— Имя-отчество — Степан Петрович... пока заочно... Будет случай, представлю... Голос? Как у Карузо. Слыхали Карузо? Послушайте.