Выбрать главу

У "Реки играет" был внимательный и влюбленный в этот рассказ читатель, который продолжил мысль автора именно в этом направлении, в глубины истории. Этим читателем был Горький. Он считал, что образ Тюлина дает ответ на такие загадочные и могучие явления русской истории, как Козьма Минин и Пугачев. В канун великих потрясений начала XX века Горький увидел в герое Короленко предвестие того, что не "навеки заснула" народная мысль и сила, что русская история будет двинута вперед "могучим толчком", который способны дать ей миллионы безвестных Тюлиных.

Раздумья о народе, поиски ответа на загадку русского народа очень многое определили и в человеческой, и в писательской судьбе Короленко. И еще одна проблема решается писателем.

"Для чего, в сущности, создан человек?" - так поставлена эта проблема в рассказе "Парадокс". Она же с разных сторон рассматривается и в "Слепом музыканте", и в аллегорических произведениях 80-х и 90-х годов. Вопрос, казалось бы, более философский и отвлеченный, чем "неотвязные вопросы серой мужицкой жизни". Но для Короленко они связаны между собой, на них наталкивала сама русская действительность его эпохи.

С тех пор как человечество научилось ставить вопросы о смысле жизни и назначении человека, мыслители и художники давали на них различные, нередко взаимоисключающие ответы.

Человек приходит в этот мир для неминуемых страданий, чтобы без сожалений покинуть его, утверждали одни философы. Да, назначение человека жить, постоянно помня о предписанном ему долге, о неминуемом конце, отказываясь от призрачных надежд на земное счастье, вторили им другие. Во второй половине прошлого века эти вопросы оказались неразрывно связаны с главными проблемами русской жизни, мимо них не прошел ни один крупный художник. В выполнении своего долга и отказе от личного счастья видят смысл человеческой жизни герои Тургенева, Толстой, великий создатель "Войны и мира" и "Анны Карениной", в 80-е годы в своих религиозно-философских трактатах превратился в сурового проповедника аскетизма: все равно "все кончится одним и тем же: страданиями и смертью, уничтожением"; только три аршина земли в конце концов и потребуется человеку. Противоположных убеждений придерживались, например, революционеры 60-х годов. Отказ от счастья так или иначе ведет к примирению с жизнью как она есть, с ее враждебным человеку состоянием. И наоборот, утверждение законных и естественных прав человека на счастье должно неминуемо вести к стремлению изменить жизнь, сделать ее устройство разумным, соответствующим человеческой природе. Так считали герои романа Чернышевского "Что делать?".

"Человек создан для счастья, как птица для полета", - провозглашает в рассказе Короленко существо, исковерканное судьбой. Вступая в философскую полемику, не прекращавшуюся в русской литературе и общественной жизни, Короленко до предела заостряет свою позицию. Да, в устах "феномена", который сам менее всего мог рассчитывать на полет и счастье, эта формула звучит парадоксом, если не сказать, - издевательством над реальностью.

Но если самый отверженный судьбой человек носит в себе такую веру, человек, несомненно, умный, порой циничный, презирающий всякие иллюзии, значит, действительно, как говорил в одном из писем Короленко, "все-таки общий закон жизни есть стремление к счастию и все более широкое его осуществление". Правило парадокса: закон справедлив, если его действие обнаруживается в самых неблагоприятных для его проявления условиях.

Оптимизм, который утверждал Короленко, отнюдь не бездумный, не закрывающий глаза на реальности жизни. "Человек создан для счастья, только счастье не всегда создано для него". Тяготы, преследования, потери близких, борьба за существование - очень многое в действительности несет человеку несчастье. И как быть счастливым, когда кругом миллионы несчастных, голодных, угнетенных? Короленко не ограничивается только провозглашением права человека на счастье. В своих произведениях он утверждает свое понимание того, в чем следует видеть реальное счастье.

В "Слепом музыканте" заключено немало личного, автобиографического. Не только в воспоминаниях о ласковой украинской природе, не только в раздумьях о прошлом Украины, не только в любви к народной песне. Немало личного в сюжете повести, в судьбе слепого Петра Попельского. Короленко наделил своего героя тем, что хорошо знал по собственному внутреннему опыту, через что прошел в своей жизни сам. Это - врожденное стремление к свету, к полноте бытия, преодоление преград на пути к свету. Этот путь у героя, как и у автора, лежал через познание народа, погружение в его жизнь, разделение его тягот. И главное - это понимание полноты жизни как служения другим, как "напоминание счастливым о несчастных".

В утверждении необходимости борьбы за счастье со "Слепым музыкантом" перекликаются другие произведения Короленко, например рассказ "Соколинец": в рассказе утверждается сопротивление до конца мертвящим силам, а в повести сопротивление необъятному океану непроницаемой тьмы.

В рассказе "Море", написанном в 1886 году, а через четырнадцать лет переработанном в очерк "Мгновение", вновь задается вопрос: для чего живет человек? Жить, чтобы просто жить, - или рисковать жизнью во имя свободы?

И вновь, несмотря на экзотичность обстановки, все здесь соотносимо с думами русского революционера о русской жизни, русском народе. В описании нагнетается тема сна, охватившего жизнь за окнами тюрьмы, в которую заключен повстанец. Аллегорический смысл приобретает "сонное спокойствие" родного берега, "лениво и тупо дремавшего в своих туманах". До отчаяния, до утраты всех надежд может довести это сонное рабское смирение, годами царящее в родной стране. Кажется, в летаргию впал народ, и у тех, кто мог бы его пробудить, "жизнь уже вся была сном, тупым, тяжелым и бесследным".

И все-таки малейшая надежда на движение, на пробуждение родного берега заставляет узника сделать выбор: "все хотят жизни... А он... Он хочет только свободы". И его безрассудный подвиг не пропал бесследно, он заставляет размышлять о себе: "Да, вероятно, погиб... А может быть, смотрит на свою тюрьму с этих гор. Во всяком случае, море дало ему несколько мгновений свободы. А кто знает, не стоит ли один миг настоящей жизни целых годов прозябанья!.."