Когда Ева больше не могла сдерживаться, то хватала телефон и яростно набирала на сенсорной клавиатуре слова, которые призваны были передать её чувства, которые она высказала лишь однажды. Чаще всего она стирала набранный текст, беря себя в руки, но сейчас её гордость уже ничего для неё не значила. Она больше не могла без него. И не могла с ним. Ева понимала, отчётливо понимала, что, получи она Ковалевского, то будет во сто крат несчастней, чем сейчас.
Сперва возродится пламя, оно поглотит её, оставив после себя только выжженную душу, которую не оросят даже слёзы ― всё будет сожжено страстью и горем. А ничего, кроме горя и страданий их близость не принесёт. Ева отдаст всё, а взамен получит… ничего. Ковалевский не умеет давать, он может лишь брать. Или нет. Он отдаст ей всего себя, как и она ему, но не оценит этой жертвы, спокойно подберёт всё, что от него останется и уйдёт дальше, оставив после себя испепелённую пустошь. Такова его натура. И будь он другим, разве любила бы она его?
И сегодня она отправила своё сообщение, коснувшись похолодевшим дрожащим пальцем с ободком серебряного кольца, значка «Отправить».
― Я ненавижу тебя, Ковалевский, ― тихо проговорила Ева, прислоняясь лбом к холодному оконному стеклу, за которым тихо кружились хлопья снежинок. ― И не люблю. ― И она заплакала, не в силах сдерживаться, громко всхлипывая, закусывая до боли губу и сглатывая слёзы. Ну почему всё так сложно? Почему они не могут, как в сказке, жить триста лет в стране вечной юности и красоты? Почему жизнь не песня и рыцарь на белом коне оказался всадником апокалипсиса её души?
В этот момент телефон, лежавший на кровати, приглушённо завибрировал, ― пришло sms-сообщение. Ева медленно повернула голову, отошла от окна и взяла в руки смартфон, глядя сквозь слёзы на экран. Ковалевский прислал ей всего четыре слова:
«― Я тебя тоже нет».
========== 8. Август ==========
Комментарий к 8. Август
Жанры: Первый раз.
Когда зазвонил телефон, Оксана даже подумать не могла о том, что ей звонит он. Они ведь виделись совсем недавно, и расстались в довольно напряжённой атмосфере. Что ему может быть нужно? Чтобы поскорее получить ответ, Зябликова провела по сенсору, включая абонента. Она не хотела даже думать о том, как дрожат её пальцы, и как холодеет в груди.
— Да, Алексей Викторович, — Оксана постаралась придать своему голосу спокойный тон. Показывать своё волнение перед мужчиной она хотела меньше всего.
— Здравствуйте, Оксана, — раздался из динамика бархатный голос Ковальчука, от звука которого по её спине пробежали мурашки. — Ты сейчас в городе? — Чёртов официоз! Он постоянно перескакивал с «вы» на «ты», хотя был старше Зябликовой всего на восемь лет.
— Да, где же мне ещё быть, — осторожно ответила Оксана. — А что? — Было очень странным, что Ковальчук позвонил ей. То игнорирует месяцами, а то названивает. Это поведение порядком бесило Зябликову, любившую определённость и чёткость.
— А то, что шеф остался в «Тайге» совсем один, и нужно заехать на три дня, чтобы помочь ему.
— В смысле заехать, Алексей Викторович? — недовольно произнесла Оксана. — Шеф сам отправил меня в город, разбирать материалы исследования. Мой дозор на этот год окончен. Да и вы говорили, что бензина нет. И шеф будет там один ещё недели четыре, так что мои три дня погоды не сделают. — Зябликова вздохнула. И откуда только у него берутся такие идеи?
— Я сам завезу тебя и вывезу, — упрямо ответил Ковальчук. Вот умеет же упираться! — А шефу надо помогать.
— А кто это просит? — решила зайти с другой стороны Оксана. «Если шеф, тогда придётся ехать», — подумала она.
— Я тебя прошу, — тон мужчины внезапно смягчился, и, как показалось не ожидавшей такого ответа Зябликовой, в нём послышались нотки мольбы.
Повисло короткое молчание, в течение которого в голове Оксаны пронёсся вихрь мыслей. Ковальчук просит её поехать. С чего бы это? Она вдруг поняла, чётко и ясно, отчего её сердце учащённо забилось: все доводы Ковальчука — враньё. Помощь шефу, которого он на дух не переносил, наличие-отсутствие бензина, всё это корявое прикрытие для того, чтобы поехать в «Тайгу» с ней.
Оксана устало прикрыла глаза. Боже, почему это не случилось раньше, почему проклятому Ковальчуку понадобилось четыре года, чтобы, наконец, ответить ей на чувства, которые она, как последняя дура, питала к нему с первого курса?
Такой шанс упускать было нельзя, поэтому Зябликова разорвала молчание, ответив коротко и быстро:
— Хорошо, я поеду. — Только бы он не заметил, как быстро она согласилась. А то ещё возгордится, и тогда всё пропало. — Когда вас ждать? — Она сделала мягкое, ненавязчивое ударение на обращение. Главное, не показать сейчас волнения.
— В следующий четверг после десяти утра я заеду за тобой, — как он ни пытался скрыть, в его голосе чувствовалось ликование. — До свидания. — И Ковальчук отключился.
— До свидания, — тихо ответила Оксана, когда картинка вызова уже исчезла с экрана. Она была растеряна, в сомнениях, но… счастлива. — Я поеду с вами, Алексей Викторович, — прошептала Зябликова, глубоко вздохнув, чтобы успокоить рвущееся из души торжество, которое покалывало и как будто делало её легче, поднимая на невиданные высоты блаженства. — Сейчас или никогда!
***
В конце августа темнело резко и стремительно: в половине девятого ещё было светло, а без пятнадцати десять густые тени уже залегали в придорожных кустах и деревьях, окружавших домики стационара. Постепенно становилось холодно и сыро, а изо рта начинали вырываться облачка пара.
Оксана, пользуясь последним часом включенного электричества, сидела с ногами в глубоком кресле в маленькой прихожей своего домика и, кутаясь в одеяло, читала сборник ранних рассказов Толстого, найденный в лежащих на полу книгах в доме сторожа дяди Паши. Время от времени Зябликова откладывала книгу и растирала начинавшие замерзать ладони. Решив, наконец, что без большой кружки чая ей не обойтись, Оксана встала, с сожалением оставив на кресле одеяло, ещё хранившее тепло, и вышла из домика, направившись к большой крытой кухне, где её ждали газовая плиточка и полный чайник кипятка.
Пока Зябликова, шлёпая обутыми в резиновые сапоги ногами, шла на кухню, из дома дяди Паши показался знакомый силуэт Ковальчука. Оксана чуть замедлила шаг в надежде, что мужчина обратит на неё внимание, но он даже не повернулся к ней и, засунув руки в карманы брюк и наклонив голову, направился в сторону жилых домиков.
Оксана передёрнула плечами и грустно вздохнула. Её развели как последнюю дурочку. А она ещё надеялась, что по приезду в «Тайгу» Ковальчук упадёт на колени и признается ей в любви. Все её робкие надежды пошли прахом ещё в пути, когда, трясясь по разбитой лесной дороге, Зябликова наблюдала за сосредоточенным орлиным профилем мужчины, который изо всех сил старался не уронить УАЗик в колею. Ещё при посадке в машину он выглядел хмуро, буркнув что-то на приветствие Оксаны. Тогда её словно обдало холодом, но Зябликова проглотила обиду и устроилась на пассажирском сидении в кабине, решив надоесть Ковальчуку как можно сильней. Но он с успехом проигнорировал Оксану, обидев тем самым ещё сильней. По прибытии на стационар она забрала свои вещи, которые Ковальчук даже не предложил помочь донести. Это расстроило Зябликову окончательно, уничтожив последние крохи радости от поездки.
Заново переживая прошедший день и рефлексируя, Оксана, сидя при свете карманного фонарика на кухне, подождала, пока вскипит чайник, а затем, ловко подхватив его сложенным полотенцем, налила себе в кружку кипяток. Побултыхав туда-сюда пакетик с заваркой, Зябликова аккуратно взяла кружку и, осторожно ступая, чтобы не расплескать чай, отправилась обратно.