— Это надолго, — сказал Александр. — В это время поезда следуют один за другим. — Помолчал несколько секунд, потом кивнул водителю: — Мы пешком, а ты догонишь.
Он открыл дверцу и бросился к переезду, чтобы успеть перебежать полотно, по которому вдали погромыхивал грузовой состав.
Оказавшись на другой стороне железной дороги, сотрудники милиции увидели приближающуюся машину. Федянин — к ней.
— Люди в опасности, — поспешно сказал он водителю, — возьмите нас и разворачивайтесь… Тут недалеко.
— Сюда, сюда! — кричал мужчина, увидев милиционеров.
Все трое подбежали к теплофикационному колодцу. У его края они уловили запах газа.
— Что случилось? — спросил Федянин растерянного рабочего.
— Пришли проверять колодцы, — сбивчиво начал тот, — открыли люк — вроде бы ничего. Александр Васильевич полез первым. Спустился, вскрикнул и упал. Петрович хотел помочь ему, но и сам рухнул. Я тоже шагнул в проем, и тут закружилась голова. Я — назад. Что там такое, не пойму. Кричал им, они — ни слова. Вот беда… Погибнут ведь…
Мужчина метался вокруг колодца.
— Анатолий, быстро «скорую» и пожарников с противогазами! — приказал Федянин Ткачику.
Александр принял решение: спасать!
— Миша! — обратился он к Кочкину. — Веревку!
Кочкин бросил бухточку, принесенную рабочим. Александр одним концом перевязал себя, другой подал Кочкину.
— В случае чего — тащи!
Михаил попытался задержать его: мол, сейчас подъедут люди с противогазами. Стоит ли рисковать?
— Да, но ведь там люди, — сказал Александр. — Можем опоздать!
Федянин прямым своим долгом считал, безотлагательное спасение людей. И был уверен, что сумеет это сделать. А смертелен или не смертелен риск, на который в то или иное мгновение своей жизни идет человек, чаще всего выясняется не сразу, а потом, когда все уже свершилось. Иногда риск оказывается не таким смертельным, как показалось в первые секунды, а иногда — наоборот. И вся трудность как раз в том и состоит, что меру риска невозможно определить заранее. Тот, кто начинает слишком долго размышлять над этой мерой, в результате чаще всего не рискует вообще.
Глубоко вдохнув свежий морозный воздух, а затем прикрыв рот и нос влажным платком, Александр скрылся в черном проеме колодца. Спускался по металлической лестнице не дыша, чтобы не вдохнуть загазованный воздух. Ступив на пол, Александр присел на корточки и стал щупать вокруг. Наткнулся на неподвижное тело. Человек был без сознания, тяжело и часто дышал. Федянин обвязал его веревкой и, чуть выпустив из своих легких воздух, крикнул:
— Тяни!
И стал поднимать отяжелевшее тело вслед за уходящей вверх веревкой. Минута — и рабочий наверху.
— Быстрей веревку!
Кочкин бросил. Александр принялся обвязывать ею второго рабочего, но сдерживать дыхание больше не мог, сделал глубокий вдох. Сразу же закружилась голова. Александр хотел было приподнять пострадавшего — не хватило сил. Так и опустился на дно.
Почувствовав неладное, Кочкин потянул веревку, но поднять двоих не смог. Тогда Анатолий Ткачик кубарем скатился вниз. Он сумел высвободить рабочего из рук Федянина и отправить наверх. Потом вынес и Александра.
Самоотверженно боролись врачи за жизнь людей. Рабочих удалось спасти. Старший оперуполномоченный Малаховского отделения милиции старший лейтенант Александр Федянин скончался, не приходя в сознание.
Поступок Федянина — это подвиг. Но не потому, что Александр погиб. Нет, это подвиг потому, что, не думая об опасности для себя, он спас тех, кому угрожала гибель.
На смертельный риск пошел человек твердый, человек с самообладанием, решивший исполнить свой долг так, как его понимал, и надеявшийся, что он сумеет это сделать, сумеет оказаться победителем.
Константин Симонов говорил, что стойкие люди — это не те, у которых не дрогнет голос и не упадет слеза. Стойкие люди — это те, которые сами не дрогнут в трудную минуту жизни, которые сами не упадут на колени перед бедой.
«Ему бы жить да жить, — говорили товарищи Александра, — но, уже зная его, трудно представить, чтобы он поступил иначе, чтобы бросил в опасности людей».
Александр Федянин прожил тридцать один год. Совсем немного. Но человек состоялся. Ибо он не писал свою жизнь на черновик, не собирался жить, а жил сразу набело, не экономя ни душевных, ни физических сил. Ибо была в нем крепкая вера в лучшую человеческую долю. И в необходимость борьбы за нее.