Преступник, завернув за угол дома, остановился в нерешительности: то ли спрятаться в подъезде, то ли бежать дальше? В этот момент появился Щукин.
Не каждый может вступить в обычный поединок. А тут перед глазами нож и яростное лицо.
Геннадий резко бросился вперед и сбил беглеца с ног. Не удержался и Геннадий, упал. Преступник, поднимаясь, занес над ним нож, но старший сержант на мгновение опередил его, ударив по руке. Лезвие изменило направление и, разрезав шинель, лишь слегка поцарапало кожу. Собрав силы, Щукин прижал нападавшего к земле и связал руки.
— Сопротивление бесполезно, встать! — тяжело дыша, скомандовал милиционер.
Противник еще раз попытался оказать сопротивление, терять ему было нечего, но Геннадий так сдавил ему кисть, что, вскрикнув от боли, он покорно зашагал к 84-му отделению, находившемуся неподалеку от места схватки.
Рана давала о себе знать. Геннадий стал ощущать перебои в сердце. Начинала кружиться голова, слабели ноги, сохло во рту. С каждой секундой росла жажда.
— Не оглядываться, вперед! — приказывал Геннадий. А про себя думал: «Лишь бы не упасть, дотянуть до дежурной части». И крепче стискивал руку задержанного, давая тем понять, что всякая попытка освободиться бесполезна.
Последние метры были самыми трудными. На себя Щукин уже не обращал внимания. «Только бы не улизнул этот негодяй, — была мысль. — Только бы…»
Вот и двор отделения. Дверь… Дежурный… Сил нет. Он повалился на диван, где и застал его врач «скорой помощи» Сазонов…
Валерий Павлович слушал внимательно. Щукин говорил несколько сдержанно — таков характер. Оживился лишь тогда, когда упомянул о том, как вручали ему орден Красной Звезды, как орловская студия телевидения организовала с его участием большую передачу, а голянская школа, в которой он учился, пригласила на разговор с учениками.
Щукин смолк, но через секунду встрепенулся:
— Чуть не забыл, теперь я — слушатель Московского филиала юридического заочного обучения при Академии МВД. Хлопот прибавилось, а учеба очень нравится.
— А вдруг опять встретится бандит?
— Что делать — служба…
— Рад за тебя, Гена, — пожал руку врач. — Быть тебе генералом.
Сазонова позвали к рации: кому-то нужна медицинская помощь.
— Ну, товарищ старший сержант, желаю удачи и спокойного дежурства, — сказал он на прощанье.
— И вам того же, Валерий Павлович.
Машина рванулась вперед. Щукин взглядом провожал ее до тех пор, пока она не скрылась за поворотом. Поправив снаряжение, он размеренно зашагал вдоль газона. Навстречу шли люди. Никто из них, конечно, и не подозревал, что вот этот худощавый, застенчивый юноша в милицейской форме 24 мая 1982 года совершил подвиг. Настоящий подвиг.
ПОЕДИНОК НА РАССВЕТЕ
Художник Наумов бросал отрывистые взгляды то на холст, то на человека, сидевшего перед ним в милицейской форме с орденом Красной Звезды на груди.
Милиционер от вынужденно занятой неудобной позы время от времени покусывал губы и мял руки.
— Что, Николай Федорович, устали? — как бы мимоходом спросил сержанта художник.
— Да, признаться, Виктор Васильевич, позировать не такое уже простое занятие.
— Что верно, то верно, но ради искусства потерпите. — Художник улыбнулся и, торопливо смешав краски, продолжил: — Понимаете, какая штука, вожу кистью, а вы все время куда-то уходите от меня. Как ни пытаюсь поймать момент — не получается.
— Знать, природа обделила. В лице — ничего героического.
— Все на месте. Взгляд открытый, внимательный, устойчивый, доброжелательный. Родились, видно, без кожи на сердце. Вы уж простите, Николай Федорович, но постарайтесь вспомнить тот день, а я настроюсь пережить его вместе с вами. Глядишь, и уловлю этот миг. Мне он нужен, чтобы лучше представить вас на холсте.
Ледовской вздохнул: если откровенно, не хотелось ему ворошить прошлое, но и грех не пойти навстречу художнику, рискнувшему написать с него портрет для предстоящей выставки «Всегда начеку». Он сел поудобнее и, бегло разглядывая подрамники, небрежно лежавшие на стеллажах, негромко начал рассказ.
…Настроение в тот ясный летний день у Ледовского было отличное. Он только что привез из больницы годовалого Олежека, который долго болел и вот теперь наконец встал на ноги. Отец от него, конечно, никуда. Оживившийся малыш льнул к отцовским рукам, прижимался к груди, теребил нос. Николаю очень хотелось продлить эту нахлынувшую радость общения, а потом уложить утомленного сына в кроватку и, склонившись над ней, пристально рассматривать личико этого безмерно дорогого ему существа.