— Дим, но школа, что будет, если другие узнают? – и тут мне стало страшно. Как относятся к голубым в нашей стране, известно. Да мой отчим самый ярый противник из всех. Вспомнить только все подколы и издевательства моих одноклассников, если им подбросить такую пикантную тему, в школе он не сможет учиться. А Димка идет на золотую медаль, его ждет большое будущее. Нет, я не могу ему портить жизнь. – Дима, давай никому не говорить. Мы должны держать это в секрете, меня дома убьют.
Его брови сошлись. Он насупился, обдумывая что-то свое.
— Дим, пожалуйста, твои тоже не обрадуются.
— Для меня это неважно.
— Давай хотя бы окончим школу, а уж потом решим.
— Ладно, — пробурчал он, соглашаясь только для вида. Ничего, со временем он поймет, что я прав.
Мы покинули наше убежище по отдельности. Сначала он, а потом я. Сделали вид, что не знакомы друг с другом в раздевалке, пошли в разных направлениях от школы, встретились в условленном месте, заскочили в первый попавшийся подъезд и целовались там, пока не заболели губы.
Но и после этого мы продолжили целоваться.
***
Эти новогодние каникулы стали самыми счастливыми в моей жизни. Я был бесконечно счастлив, просто заполнен им до краев. Кое-как отпрашиваясь у отчима, я мчался к Димке. Нам несказанно повезло – его родители уехали в Париж на праздники, и целая квартира была у нас в распоряжении. Мы целовались (на большее я бы никогда не решился), дурачились и разговаривали. Я больше не зажимался. Излил ему всю душу. Рассказал о своей жизни с самого рождения.
— Теперь я неприятен тебе?
Мы лежали на полу, положив под голову подушки, нас разделяло буквально десять сантиметров.
— Из-за чего ты должен быть мне неприятен? Ты не виноват. Мне искренне жаль, что у тебя так в семье. Давай подумаем, что делать.
— А что тут можно сделать?
— Можно попробовать устроить твоего отчима на работу.
— Ага, вот так вот придешь, скажешь – «Здравствуйте, Анатолий Петрович, не хотите заработать?». Да и потом, не нужно вмешиваться, я не хочу.
— Саш, ну хоть попробовать. Я попрошу отца…
— Нет, не нужно, пожалуйста.
— Ладно, — он провел рукой по моему лбу, убирая упавшие на него волосы. – Ты такой милый.
— Ага, — я не строил иллюзий по поводу своего внешнего вида.
— Вот дурачок, для меня ты самый лучший! – он шутливо запрыгнул на меня и наша маленькая потасовка перешла в долгий поцелуй.
***
Димка был необыкновенным. Он не был злым, не был завистливым, не был циником. Он был открытым, веселым, отзывчивым. Он искренне радовался пушистому снегу, необычным по форме облакам. Никогда не упрекал меня ни в чем, не ставил в неловкое положение.
С окончанием каникул встречаться стало сложней. О том, чтобы идти ко мне в гости, не было и речи, показываться его родителям на глаза я тоже не хотел, в душе не исключая вариант, что Димка поймет, что я ему не ровня.
В школе мы сначала делали вид, что не разговариваем друг с другом, но быстро поняли, что это выше наших сил. Да и потом, все видели нас и раньше вдвоем. Мы перестали прятаться, а культурно общались у всех на виду, не позволяя себе лишнего. В основном, конечно, я его сдерживал, потому что переживал за его репутацию.
Мы продолжали заниматься вдвоем по школьной программе. Так как я значительно подтянулся (ох, как я гордился тут собой и моим прекрасным учителем), мы делали домашнюю работу вместе. Мои оценки стабильно превратились в четверки. Замечаний в дневнике вот уже долгое время не было.
Мне все сложней было идти домой, в эту дыру. Отчим совсем слетел с катушек, пил беспробудно. Дома было нечего кушать. Мама украдкой давала мне по десять-двадцать рублей на булочку и кефир. Я был вечно голодный, но ни словом не обмолвился Димке, ему и так хватало забот. Скоро должны были начаться соревнования, он должен был готовиться все свободное время, а вместо этого проводил его со мной. Я уговаривал маму бросить отчима, понимая, что это невозможно. Идти нам некуда, а квартира его. Мама вообще стала как тень. Мое сердце разрывалось от жалости, я даже как-то попытался поговорить с отчимом, но хорошего из этого ничего не вышло.
Лучиком света для меня был Димка. Он чувствовал мое настроение, мог одним лишь словом поддержать, понять и просто помолчать. Он убедил меня, что я должен хотя бы попытаться поступить в какой-нибудь институт, и мы стали подыскивать варианты. Я каждую ночь благодарил судьбу, которую проклинал до поры до времени, за такую жизнь. Дима – это самое лучшее, что со мной могло случиться. Ради этого стоило столько лет быть неудачником, терпеть все это, чтобы получить супер-приз в конце. Там, наверху, жестокие шутники.
***
Приближался день всех влюбленных. Зима отступила на время, снег совсем стаял, а солнце светило так, словно всерьез поверило в реальность происходящего. Я хотел подарить Диме что-нибудь особенное, но у меня не было средств и возможности. Была идейка сделать открытку своими руками, но если ее найдет мой отчим или братец, то глумиться будут еще месяц. В итоге я сочинил романтическое четверостишье и записал его на обычном тетрадном листе. Димка был в восторге:
— Да ты поэт!
Мы встретились в торговом центре, в который бы я раньше и не подумал зайти. Он настоял, чтобы мы зашли в кафе и взяли себе по огромной чашке латте с сиропом. Я выбрал банановый, а он клубничный.
— Спасибо, это все, что я могу сделать для тебя.
— Ты можешь больше, и я подожду. У нас впереди целая жизнь.
Мне захотелось стиснуть его в объятиях и поцеловать.
— Димка, ты знаешь… ты самый лучший.
— У, — он заулыбался. – Раз ты говоришь так, то, что будет, когда я расскажу тебе о своем подарке.
— Дим, я же просил, хватит и того, что ты угостишь меня кофе.
На его мордашке появилось хитрое выражение лица.
— Моему папе очень часто требуется передать срочные документы в Москву. Они нанимают человека, покупают ему билет туда и обратно, дают пакет документов и адрес. И даже деньги на такси. Документы очень срочные и важные, им проще перестраховаться.
— И? – я ничего не понимал.
— Сегодня именно такой случай.
Он сиял. Мой Димка сиял, как начищенный пятак, а я не мог поверить – он только что предложил мне слетать в Москву? О, Боги! Если бы я не сидел, то точно бы упал. Я смотрел на него круглыми глазами и лишь открывал рот, силясь что-нибудь сказать.
— Дима! Это же…