– Не выспалась? – спрашивает Александра, протягивая руку за новым пирожком. Покидав снег с утра, она нагуляла хороший аппетит.
– Нет, нормально. – Мои пальцы касаются её уже немного согревшейся щеки. – Просто мне хорошо… А ты все дорожки в саду расчищать будешь?
– Не, – с набитым ртом отвечает Александра, махнув рукой. – Проход вдоль малины доделаю, да перед домом ещё немножко разгребу – и хватит.
– А давай снеговика скатаем? – вдруг приходит мне в голову.
Глаза ангела смешливо искрятся, глядя на меня с нежностью, как на ребёнка.
– Ну, давай… Только расчищать закончу.
После завтрака – отдых на уже сложенном диване. Завладев моей рукой, Александра прижимает её к губам, покрывая поцелуями каждый палец; я трусь носом о её щёку, и наши губы встречаются – сначала трепетно, осторожно и нежно, будто примеряясь друг к другу, а потом соединяются крепко и неудержимо. Минута всепоглощающего головокружительного счастья – и рука моего ангела скользит по моему бедру вверх, забирается под джемпер.
– А как же проход вдоль малины? – хихикаю я от щекотки.
– Да ну его… Ммм, – Александра снова жадно завладевает моими губами.
Затею со снеговиком тоже приходится отложить. Струнка взаимного желания, натянувшись и властно зазвенев, меняет все планы. Сильные крылья подхватывают меня и несут наверх, в спальню. Постель прохладная, и я ёжусь, коснувшись её голой спиной, но из всех ощущений самое сильное сейчас – сладкая тяжесть тела моего ангела на мне. Старушка-кровать скрипит, но нам некого стесняться. Я обожаю потрясающие ноги Александры, длинные, гладкие, сильные; люблю переплетать с ними свои и скользить вдоль них ступнями, заново изучая их изгибы… Люблю, когда на пике страсти её красивые тёмные брови изгибаются, а в глазах холодного светло-серого оттенка появляется безумный блеск амальгамы – колючий и почти злой. Потом он «плывёт» и тает, а вместе с горячим дыханием мою грудь щекочут нежные слова. Взгляд Александры, хмельной и туманный, влюблённо скользит по мне, и я чувствую его на себе, как тёплую ладонь.
Отягощённые истомой, мы долго валяемся в постели, болтая о всякой ерунде.
– Саш…
– Мм?
– По-моему, у тебя правая грудь чуть больше.
– Нда? Человеческое тело вообще асимметрично, знаешь ли.
– Да, наверно…
Её пальцы осторожно скользят по моему операционному шраму на боку, словно стараясь его разгладить.
– Лёнь, у тебя ничего не болит там?
– Нет, а что?
Тёплое дыхание щекочет мне шею, родные серые глаза смотрят встревоженно.
– Просто когда мы с тобой… гм… Мне страшновато иногда. Боюсь прижать сильнее, изогнуть… Вдруг тебе нельзя так? Может, нам с этим делом надо как-то поосторожнее?..
– Нет, Сашунь… Что ты, всё хорошо, – смеюсь я. – Не думай об этом. Там уже всё давно зажило. А поосторожнее, как ты говоришь, с этим делом только ёжикам приходится.
До снеговика дело доходит только ближе к обеду. В процессе его лепки мы умудряемся извозиться в снегу с головы до ног. Впрочем, веселье приходится прекратить: Александре кажется, что у меня уже побелел кончик носа, и мы возвращаемся в дом. Я разглядываю нос в зеркале: да вроде бы, не белый…
– Сегодня слишком холодно, – говорит мой ангел. – А тебе нельзя замерзать.
– По прогнозам, так целую неделю будет, – делаю я кислую мину. – Что ж теперь – на улицу носа не высовывать?
– Хорошая мысль, – заключая меня в тёплые объятия, улыбается Александра. И очень бережно и осторожно целует кончик моего «обмороженного» носа.
Ну, вот и вечер воскресенья – пора домой. Зимние звёзды колюче мерцают в тёмной бездне неба, ангел выводит машину из гаража, а я на прощание дотрагиваюсь пальцами до струн гитары. Они отзываются глухим стоном… Призраком твоего голоса.
Ты с нами. Навсегда.
Письмена в сердце
Старая яблоня не пережила эту зиму. В мёртвых ветках нет сока, сухие почки не наполняются зябко-серебристой, зеленовато-розовой радостью бытия, не откликаются на зов солнца. Остался только голый коричневый остов, которому уже не повенчаться с весной, застенчиво кутаясь в облако щемящего и окрыляющего, благородного аромата, не вспыхнуть среди осени холодным румянцем плодов…
С сухим коротким звуком у подножья ствола врезается лопата, отбрасывает первую горку чёрной, жирно блестящей почвы.
– А это что за побеги? – указываю я на молодые отростки у самых корней – тонкие, со светло-коричневой корой и сочными салатовыми листочками, ещё наполовину свёрнутыми – едва вылезшими из почек. – Живая же, вроде…