− Мы идем? — Северус в нетерпении дернул ее за рукав и, взяв чемодан, уверенно пошел к стене, где на его глазах только что буквально исчезло несколько волшебников. По пути он отчаянно надеялся увидеть семью Лили, но они, очевидно, еще не приехали или наоборот, уже были по ту сторону вокзала. — Взять и пройти, да?
Эйлин кивнула и с грустной улыбкой посмотрела, как решительно сын исчез в кажущейся такой реальной каменной кладке. Вдохнув поглубже, хоть этого и не требовалось, она прошла вслед за ним, на миг застыв от оглушившего ее давно забытого шума вокзала. Носившиеся дети, возгласы родителей, крики сов и кошек, смешанные с гудками поезда, объявившего посадку, едва не сбили ее с ног, и, почувствовав, как в придачу к животу начинает болеть голова, она попыталась найти сына, успевшего уже куда-то подеваться, словно он не тащил за собой огромный чемодан.
Северус ожидаемо нашелся рядом с Лили, вернее, почти рядом, потому что дойти до Эвансов он не успел, пойманный матерью за руку.
− Ведь просила же быть рядом, − морщась от крика очередной совы, раздавшейся аккурат над ее ухом, сказала Эйлин. — Я положила тебе много конвертов и прошу писать сразу после распределения. Проси у шляпы отправить тебя в Когтевран или Слизерин, − она задумалась, вспоминая, что же еще важного хотела сказать в напутствие.
− Я хочу в Слизерин, ты же оттуда! — в который раз упрямо ответил Северус, глядя куда-то в сторону. − И потом, ты сама говорила, что именно шляпа принимает решение, так что я просто подскажу, а уж что она решит… − заметив, как Лили вошла в поезд, он спешно и рассеянно поцеловал маму в щеку и, махнув рукой, едва ли не влетел в состав и, даже не думая оглянуться, исчез где-то внутри поезда.
Эйлин еще с пару минут ждала, что сын появится в одном из окон, и, поняв, что, видимо, это и было то душераздирающее прощание, к которому она так долго готовилась, пошла обратно, не дожидаясь отправления поезда.
«Во всяком случае, − рассуждала она, уворачиваясь от встречных провожающих и носильщиков, − ему сейчас явно веселее, чем мне, да и голова у него точно не раскалывается».
Голова и правда раскалывалась, словно в висок воткнули раскаленный прут, потому шла она уже гораздо медленнее и, в какой-то момент осознав, что падает, ничего не смогла с этим сделать.
Очнулась Эйлин уже на маггловской стороне вокзала. Какая-то смутно знакомая женщина обмахивала ей лицо винтажным веером и незаметно для окружающих лила себе в ладонь воду из палочки, что держал мужчина рядом с ней, брызгая потом на лицо Эйлин.
− Простите, − она приподнялась, и мир тут же закружился вереницей красок, − что случилось?
− Вы упали в обморок, дорогая. Переволновались? — женщина смотрела с таким сочувствием, что Эйлин стало неловко за доставленное неудобство.
− Да, все в порядке, наверное, − сказала она, пытаясь нащупать пульс и посчитать удары, − видимо, действительно переволновалась.
Эйлин улыбнулась женщине, и та, облегченно выдохнув, помогла ей подняться и даже вызвалась проводить.
− Нет, не стоит, я еще хотела зайти в несколько магазинов. Благодарю, − с улыбкой сказала она, прощаясь и пожимая руку женщине и ее мужу, все это время стоявшему рядом, но не проронившему ни слова, − мы раньше не встречались? — добавила она, пытаясь вспомнить, откуда знает это лицо.
− Возможно. Я — Юфимия Поттер, а вы…
− Эйлин Сн… Принц, − в последний момент назвала свою девичью фамилию Эйлин, вспомнив, что Юфимия часто присутствовала на званых ужинах в доме Принцев, но близко они никогда не общались, ограничиваясь приветствием.
− Ах да, точно! Ну, всего хорошего, Эйлин, − с той же теплой улыбкой Юфимия взяла мужа под руку и удалилась, оставив Эйлин у входа на вокзал.
Домой действительно не хотелось, и потому, побродив по Лондону, она забрела в кинотеатр, чтобы хоть как-то развеять грусть, только теперь накатившую от осознания, что она не увидит сына до самого Рождества. Фильм, хоть и был забавным, не смог поднять настроения, и все с тем же тяжелым сердцем она вернулась под вечер домой, где Тобиас, явно разделяющий ее эмоции, успел приготовить несколько блюд к ужину.
− Как все прошло? — спросил он с тревогой и досадой от того, что не смог присутствовать при первой поездке сына в школу. − Он огорчился, что меня не было?
− Знаешь, я думаю, что даже если бы меня не было, он бы этого не заметил, − морщась, ответила Эйлин, сбрасывая туфли и падая в любимое кресло, − он, кроме Лили, на вокзале и не видел ничего больше. Даже не помахал мне из поезда, − она с грустью посмотрела на Тобиаса, принюхиваясь к витающим вокруг запахам еды.
− А ты, я смотрю, тоже весь в печали? Кто-то ест, когда волнуется, а ты готовишь, − усмехнулась она, как обычно умилившись привычке мужа, − все у нас не по-человечески.
Тобиас только кивнул, садясь на подлокотник дивана, и с досадой заметил:
− Не думал, что это будет так сложно. Даже комната его теперь такая пустая, − он сглотнул, решив, что если он сейчас еще и расплачется, то вряд ли сможет простить себе это.
− Пошли, будем заедать твои переживания, − обняв его, сказала Эйлин и, взяв за руку, увлекла за собой на кухню, чтобы впервые за столько лет поесть вдвоем.
− А как твоя операция? − складывая тарелки после ужина, спросила она, решив немного отвлечься от мыслей о сыне, и, взглянув на мужа, поняла, что выбрала не самую удачную тему. − Ты не успел приехать?
− Успел, − с досадой ответил Тобиас, глядя в окно и грустно вздыхая, − только вот толку в этом уже не было, и знаешь, что странно, − он внимательно посмотрел на жену, которая, к его радости, хорошо понимала, что такое больница и операции, − иной раз думаешь, что у человека нет шансов, а он встает на ноги, и через лет семь встречаешь его в магазине, а те, про которых уверен, что выживут — умирают. Вот сегодня как раз был второй случай. Я сделал все, что мог, просто ювелирно, а этот парень, видимо, решил, что мертвым быть лучше, и даже в сознание не пришел.
Тобиас замолчал, обнимая подошедшую к нему Эйлин за талию и утыкаясь ей лбом в живот. В такие дни, когда, несмотря на все старания, люди все равно умирали, ему хотелось спрятаться от всего мира и от уныния спасала только поддержка единственного близкого человека.
− Самое странное, − сказал он глухо, словно через силу, − что я прекрасно знаю, что такое случается, я это всегда знал и видел, я вырос в морге, считай, но все равно каждый раз я переживаю и мне больно. Может, тоже пойти в патологоанатомы?
Он усмехнулся, вспомнив встречу с отцом, и решил, что лучше уж останется на своем месте. Эйлин только подтвердила его мысли и, тихонько поглаживая по голове, ласково говорила что-то успокаивающее и нежное.
На следующее утро оба супруга проснулись непривычно рано для их собственного выходного и, завтракая, заметили, как без Северуса стало пусто и грустно даже за этим простым, ежедневным действом. Никто больше не задавал вопросов, ставящих в тупик, не рассказывал новые факты, вычитанные в очередной книге, или просто не выбалтывал секреты Эвансов, которые, как оказалось, были не такими счастливыми и беззаботными, какими пытались выглядеть.
− Как думаешь, он вспомнит, что я просила писать письма? — обреченно спросила Эйлин, откладывая вилку и глядя в окно, в надежде увидеть летящую в небе школьную сову.
− Ну, − Тобиас был не уверен, что написание писем у его сына сейчас в приоритете, но огорчать жену ему не хотелось, − я думаю, что как только эмоции поутихнут, он обязательно напишет.
− Сова! — крикнула Эйлин, распахивая окно и едва ли не обнимая влетевшую в кухню птицу. − Передай мне печенье, хочу покормить эту прелесть!
Сова нахохлилась и, повернув голову набок, протянула лапку с конвертом, а чуть позже, избавившись от ноши, принялась за угощение.