- А из какого вы измерения?
- Если тебе это о чем-то говорит, то 528-447, - Он встал и направился на выход, но я не отставая потащилась за ним.
Издихаар и другие сотрудники, знающие кто это, смотрели на нас во все глаза. Точнее на меня – как на сумасшедшую. Что ж… не хочу вас разочаровывать, ребята, но вы недалеки от истины.
Отвечал он нехотя, но все же отвечал. Немного рассказал о своем измерении (в ключе, что там все прекрасно, не то, что у вас, уроды), и пусть он не спрашивал, я рассказала немного о себе. Настойчивость творит чудеса! В кабинет я вернулась крайне довольная собой.
Близился вечер. Те сотрудники, что были в кабинетах, расходились. Вскоре в здании стало совсем тихо и перестали хлопать двери задержавшихся трудоголиков. Мне стало жутковато. Я посмотрела на экран телефона и в мутные недра хрустального шара. Вызовов не было, значит пока у нашей группы все по плану. Это не могло не радовать.
Я встала и подошла к окну. С наступлением темноты город оживал, такой бурной ночной жизни нет наверное больше ни в одном измерении. Красота невероятная! Столько огней, такая иллюминация! В моем мире и времени такого не было. В небе кружили все, кто мог летать или у кого было на чем, по проспектам катились машины, выхватывая из тени нарядных жителей, спешащих на гулянки. На высотных зданиях мерцала разноцветная реклама. Я стояла, прислонившись лбом к стеклу, и меня не покидала непонятно откуда взявшаяся мысль, что вся эта жизнь проходит мимо меня. Вот вроде я и часть жизни этого города, а вроде и нет. Мне казалось, что все это происходит где-то далеко, и я издалека за всем наблюдаю. Даже за той девушкой, что стоит в пустом кабинете, прислонившись лбом к стеклу.
Я отошла от окна и потрясла головой. Мое первое дежурство, нагоняю панику. Щелкнув кнопку чайника, я еще немного послонялась по кабинету и села читать книжку. В этом измерении был такой выбор художественной литературы нового времени, что пока я как молодой щенок, дорвавшийся до еды, глотала все без разбору.
Ночь прошла без вызовов и происшествий. Около полуночи позвонил Лутаска, поинтересоваться как я справляюсь (услышав звонок связного телефона я чуть инфаркт не заполучила). Но больше ничего. Временами на меня нападали жуткие мысли по поводу нахождения тут одной, или воспоминания моей первой ночи здесь (тогда тоже было темно и пусто), но я старалась гнать их прочь, намеренно погружаясь в чтение.
**
- Хорошо, что когда я был ребенком, фотографию еще не изобрели, - улыбнулся Даниэль.
- Почему?
- Так я могу не бояться, что ты станешь пугать ее моими детскими фотографиями.
Мы сидели в гостях у матери Даниэля Лиры. Это был самый прекрасный человек, которого я когда-либо видела. Все мои страхи относительно знакомства с «Великой Вампирской Мамочкой» оказались беспочвенными. Да и на маму она не очень походила. Выглядела моей ровесницей и была такой же, как я, худой. Только у нее были светлые волосы и ясного небесного цвета глаза. Она приняла меня как-то сразу, без приглядок и оценок, без лишних вопросов, так, словно я была чем-то само собой разумеющимся.
В ее доме было все в духе старой Европы, да и она сама не спешила поддаваться влиянию буйного нового времени. Носила длинные платья с оборками и собирала волосы в косу. Даже речь ее была какой-то далекой и, несмотря на знакомые слова, такой удивительной. Она говорила тихо и размерено, в ее тоне не было присущей последнему столетию наглости.
В ней была давно позабытая смесь искренности и вежливости, называемая еще более забытым и режущим уши современного человека словом – смирение.
Мы сидели за столом, покрытым кружевной скатертью, пили чай с вафлями (я пила, хозяева потягивали кровь из тех же ажурных фарфоровых чашек) и разговаривали обо всем на свете. Я рассказывала о своем детстве, о Союзе, Лира рассказывала о Зербагане. Я украдкой спросила, любит ли она его. Она ответила, что любит, но не в том смысле, о котором я думаю.
С тех пор я могла считать дом Лиры своим и частенько, когда Даниэль был в длительных отъездах, оставалась ночевать у нее. Потеряв своих родителей, здесь я вновь обрела то, чего мне так не хватало – семью.
- А каково это – быть вампиром? – спросила ее я однажды.
- Поначалу трудно, - спокойно ответила она, - смена сущности вытаскивает наружу все отрицательное, что было в душе. Все, что человек скрывал, прятал, с чем пытался бороться из воспитания ли, или из соображений морали - все это вырывается наружу. Той границы, которую человек ставил для себя, уже не существует. К примеру, человеком ты сердита на кого-то и говоришь «убью его», но не идешь убивать, ведь это незаконно, аморально и вообще это «слишком». А у вампира этой границы нет. Он убивает.