— Ээ-эх, — покачивал рядом головой Тэр-Аветис, — вино нужно пить корытом. А что чаша?..
— Подайте тысяцкому вино в корыте! — крикнул Мхитар.
Разошедшийся Тэр-Аветис выхватил у виночерпия кувшин и стал пить прямо из него. Удивленный вардапет уставился на Тэр-Аветиса. Заметив это, Тэр-Аветис отставил сосуд, закусил большим куском мяса, потом взял еще один полный кувшин и протянул вардапету:
— Пей, святой отец, вино — посох для стариков! Пей во здравие войска армянского! Пей, не то целую неделю буду вымачивать твою бороду в вине!
Кое-кто из меликов захихикал. Тэр-Гаспар начал было отнекиваться, но дюжий тысяцкий схватил его за руки, а мелик Багр поднес кувшин ко рту вардапета. Старик, захлебываясь, вынужден был выпить. Раздался всеобщий хохот. Тэр-Аветис крикнул, чтобы гусаны играли «гжапар» — танец безумных. И вскочил с места. Лихо подкрутил усы, сорвал с себя пояс, затем ухватился за шею Бархудара и потащил его в круг.
Захмелевший вардапет хихикал, глядя на скачущих военачальников. Вскоре Тэр-Гаспар окончательно свалился. И его пришлось выносить из зала.
Огнем искрилось вино в чаше Мхитара. Вино или кровь?
— Как же я дал уйти персидским ханам! Упустил случай… На кого они надеялись, когда нападали на Армению? На шаха Тахмаза? Ха-ха… У него едва наберется десять тысяч башибузуков. Отцовский трон отняли афганцы, всех жен в гареме изнасиловали, сокровища похитили. Отец Тахмаза чистит в Исфагане обувь афганца Мир Махмуда. А сам Тахмаз? Едва унес ноги, бежал в Тавриз. Русские в Баку, Реште, Гляне. Сломлен хребет персидского царства… И все же ханы успели разрушить цветущий Арсеняц. Пленили Нагаш Акопа…
— Успокойся, Мхитар, — прошептал кто-то над ухом.
Обернулся — жена, с благородной скорбью во взоре.
— Я совершил неподобающее? — спросил он недовольно.
— Мыслил вслух! Не время сейчас, — прошептала Сатеник. — Веселье не любит печали.
Мхитар восторженно взглянул на жену. В ней было истинно царское величие. Сделал движение, намереваясь поцеловать, но лишь крепко сжал ее белую, маленькую руку, которую она тут же отдернула. Мхитар одним духом опорожнил чашу.
пел гусан Етум.
— Почему он поет? Ведь так разрушен Арсеняц. Нагаш… Да… Нагаша… Спасу, светоч мыслей наших. Спасу… — Мхитар поднял руку к голове, но Сатеник помешала ему.
— Опомнись, — прошептала она нежно, — ты же полководец.
— Эй, наполнить чаши! — Мхитар поднялся с места, вздохнул глубоко. — Выпьем за победу. Отныне ни один перс не осмелится подойти к очагу нашему. Истинно так! Выпьем за победу, за здравие Давид-Бека, за здравие войска и за ваше здоровье, братья, любимцы мои…
Мелики и военачальники бросились целоваться, петь. От воодушевления пили сверх меры.
— Выкурим персов из Нахичевана! — кричал мелик Еган. — И из Еревана, из Ширака! Клянусь жизнью!
— Скоро мы вступим в союз и братство с русским царем Петром! — воскликнул мелик Бархудар. — Покончили с персами. Я хочу пить, тэр спарапет, хочу плясать, пусть все поют…
Мхитар тоже захмелел. Ему казалось, что кто-то улыбается ему из тумана. Она, это ее тихая улыбка, ее глаза — черные, лучистые. Это ее рот, похожий на красный бутон…
Наваждение какое-то… Как бы он хотел забыть ее!.. Или, может, именно сейчас быть с нею, обнять, целовать ее молочно-белую шею.
Гусаны продолжали петь:
— Тоска, тоска!.. — Мхитар стукнул рукой по столу. Зазвенели серебряные тарелки. Свалился набок кувшин, из горлышка забулькало вино. Гусаны на мгновение умолкли, но тут же снова затянули прерванную песню. Сатеник горестно вздохнула. Мхитар ощутил на плече чью-то руку. Поднял голову — Агарон. Долго вглядывался в сына. Как он похож на Нагаша!
Вдруг Мхитар вскочил и обхватил Агарона, словно тому угрожала страшная опасность.
— Ты!.. — приглушенным голосом, задыхаясь, сказал он. — Мой сын, мой, мой!.. Нет, тебе не выпадет страшная доля. Не пущу! Мой Агарон!..
Пировавшие гости облили головы холодной водой, выпили пахты, отдававшей тмином. Затем Мхитар повел всех в другой зал. Мелики и военачальники, опухшие и одуревшие от пиршества, сразу протрезвели — так их поразил вид зала.
Он был обставлен искусно, человеком, знающим цену богатству. Мелику Бархудару почудилось, что он попал в царские хоромы. Обняв Бархудара за плечи, Мхитар усадил его на покрытую ковром и убранную подушками тахту. Другим гостям он просто предложил сесть. От такого обхождения Бархудар еще больше надулся и с гордостью взглянул на сыновей. Неожиданно он увидел перед собой самого себя. И чуть не подскочил от страха и удивления… С трудом разобрался, что видит в огромном зеркале свое отражение. В сердце зашевелилась зависть. Шутка ли — настоящее венецианское зеркало! А у него в доме только старое, мутное зеркальце, поглядишься — и чувствуешь отвращение к своей физиономии.