Во внутреннем дворе стояли оседланные кони. Воины, толпившиеся возле них, с удивлением смотрели на женщину-всадника. Иные даже приветствовали ее по-военному. Гоар выглядела величественно.
О прибытии армян сообщили капучи-баши. Он явился довольный, с улыбкой на устах. Даже поклонился Гоар и проводил ее в приемную сераскяра. Вместе с Гоар позволили представиться паше только Горги Младшему, предварительно отобрав у него оружие.
Гоар, идя за провожатым, едва сдерживала крик. Когда-то она была гордой, сильной от одной только мысли о том, что есть на свете большое и дорогое сердце, принадлежащее ей, живущее ее любовью, бьющееся только для нее. Теперь нет этого сердца. Его пронзила рука предателя, и отныне в этом мире нет ей никакой радости.
Она вздрогнула, очнулась от тяжелых раздумий и ужаснулась. Где она? До чего дошла? Куда идет? Зачем ей турецкий паша? С ужасом вспоминала обезглавленное тело Мхитара. Боже, ей даже не довелось увидеть его лица.
Гоар не заметила, как вошла в зал, как остановилась, не заметила, что стоит уже перед Абдулла пашой и что Горги Младшего повалили на пол.
— Склони голову, ты стоишь перед пашой! — сказал ей в ухо капучи-баши. Голос его вывел Гоар из оцепенения. Она подняла голову и своими огромными лучистыми глазами посмотрела вперед. На лице паши, восседавшего на троне шаха Тахмаза, было написано крайнее удивление. Капучи-баши повторил еще раз свои слова, но Абдулла сделал ему знак рукой и милостиво произнес:
— Пусть прекрасная ханум ведет себя так, как ей угодно.
Гоар положила руку на грудь, чтобы поклониться, но в этот миг взгляд ее упал на голову, что лежала у ног паши.
— Мхитар!.. — жалобно простонала она и повалилась на пол.
Паши растерялись. Капучи-баши кинулся за водой. Но Гоар быстро взяла себя в руки, поднялась, отступила на два шага и, высоко подняв голову, сказала:
— Паша, ты, как я слышала, из великого рода Кёпурлу, чьи храбрейшие мужи сделали немало, чтобы на берегах Босфора сверкал турецкий полумесяц. Я женщина, любящая женщина… Одиннадцать дней я не сходила с седла, чтобы добраться до твоего двора… Я верю, что ты окажешься великодушным и благородным и выполнишь просьбу такой несчастной женщины, как я.
— Позволь мне узнать, кто ты, ханум? — спросил паша.
— Дочь хндзоресского мелика Бархудара. Я из тех армянок, которые денно и нощно молились о продлении жизни, о мощи меча и о величии храбреца, голова которого ныне лежит у твоих ног! Голова эта отрублена рукою изменника.
— Может, ты хотела бы видеть того, кто отрубил голову Мухитар паши, и распорядиться его судьбой? — подняв брови, спросил паша.
— Этим ты оказал бы мне великую милость, паша! — ответила Гоар.
По знаку Абдуллы капучи-баши ввел сотника Миграна и его спутников. Изменники было склонились перед пашой, но, увидев Гоар, окаменели, побледнели и растерялись. Паша из-под нахмуренных бровей посмотрел на убийц.
— Вы знаете эту ханум? — спросил он.
— Она моя родная сестра, — дрожащим голосом ответил Мигран.
— Изменник не имеет ни родных, ни родины! — бросила Гоар.
Паша обратился к заговорщикам:
— Я боролся против Мухитар паши по повелению моего владыки султана. И если бы мне удалось поймать живым этого храброго полководца, я поступил бы с ним жестоко — он был моим врагом. Вы — армяне. Армянам он был владыкой и защитником. И вы убили его. Нет! Вы не можете быть преданными ни одному государю, коли своего государя предали смерти!
Паша помолчал и спустя минуту сурово добавил:
— Для храбрых нет смерти. Кто венчает свою жизнь храбростью, живет столько, сколько луна и солнце. Теперь слушайте. Я обещал достойно вознаградить вас. Вознаграждением для таких, как вы, могло бы быть повешение на тавризских воротах, что я и собирался сделать. Но эта прекрасная ханум хочет сама решить вашу участь, и я отдаю вас на ее суд.
Паша поднял руку. Онемевших, почти потерявших сознание изменников вывели.
По приказанию паши голову Мхитара завернули в шелковую ткань и передали Гоар. Армяне похоронили ее у врат армянской церкви в Тавризе. Когда могила была уже засыпана землей, Гоар, как подбитая птица, распростерла руки, легла на холм и зарыдала. Плакала не только Гоар, плакали воины и персиянки, вышедшие из ближайших домов.
— Прощай, мой Мхитар!.. — поднявшись, сказала Гоар. — С тобою вместе угас факел страны Армянской, зажженный Давид-Беком! Прощай!..
В тот же день, в сопровождении выделенного Абдулла пашой отряда, Гоар и ее люди выехали из Тавриза. Армянские воины вели закованных в цепи изменников.