— Ты заболел?
Я ответил:
— Нет.
Закрыл глаза и вновь стал погружаться в сон. Слышал, как он сказал:
— Выглядишь не очень.
— У меня все в порядке, — пробормотал я и отключился.
Мне снились странные неприятные сны. Я бродил по городу, видел знакомые улицы, дома, остановки и магазины. В магазинах горел свет, а вокруг была ночь. Но не обычная ночь, ласковая и тихая, которая приходит как добрый друг, навевая покой. А жуткий негатив дня, тьма безвременья, заполненная рваными бледными полосами тумана, который простирал свои призрачные руки, слепил и прятал мир вокруг. Да и был ли он еще там этот мир или осталась только этот мгла, заполненная до краев неживым белесым маревом, в котором проступали скелетами силуэты голых искореженных деревьев, люди на площадях, черной редкой массой толпящиеся вокруг темных фигур каких-то ораторов, что-то вещающих унылыми, громкими голосами в безнадежную тьму окружающего пространства. А там, где небо — надвигались, грозно клубясь, мрачные, пепельные громады туч, из которых гигантскими рваными прядями, похожими на грязный, скрученный в жгут войлок, хлестали землю толстые канаты смерчей и тускло-серая стена дождя из неживой воды, лишая последней надежды. Из одного такого тесного и темного мира я попадал в другой, такой же безнадежно мрачный и унылый, влачился, безуспешно пытаясь вырваться, по череде черных сфер, словно бусы связанных в бесконечный клубок. Там не было пространства и воздуха, эти миры были замкнуты на самих себе. Я чувствовал себя в них погребенным заживо и отчаянно пытался выбраться, надрывая в кровь душу то беззвучной мольбой, то криками о помощи, которые ударяясь о замкнутые границы, низкий небосвод и тусклые стены, возвращались ко мне безответным эхом.
Я очнулся утром, чувствуя бесконечную усталость и громадное облегчение от того, что наш реальный мир так непохож на тот из моих снов. Лежал, ощущая, как много вокруг воздуха и пространства, как предрассветная тишина бальзамом льется в сознание очищая и просветляя его. На соседней койке сопел Макс. Одеяло ритмично вздымалось в такт его дыханию. Его сон был безмятежным и ровным. Я встал, разделся, снял измятую рубашку, джинсы, повесил их на спинку кровати, затолкал под матрас носки, и ступая босыми ногами по прохладному полу подошел к открытому настежь окну. Долго стоял, дыша полной грудью и стараясь ни о чем не думать. Наблюдал как быстро светлело небо на востоке, как зарумянился его край, предвещая скорый восход солнца. Потом выпил воды, и почувствовал острый приступ голода.
На тумбочке в кухонном закутке за шкафом стояла сковородка с холодной жаренной картошкой. Я съел ее всю, и с приятной тяжестью в желудке, снова лег, с головой накрывшись таким же как у соседа одеялом, его казенным близнецом. Сквозь охватившую меня дремоту слышал, как вскоре поднялся и стал собираться на практику Макс. Он проходил ее в какой-то строительной конторе, расположенной неподалеку от общежития и обычно, я уходил раньше него. Мне, чтобы добраться до места нужно было ехать с пересадкой. Он начал меня будить, думая, что я проспал. Но я сказал ему:
— Отстань.
Он спросил, удивленно уставившись на меня:
— Ты разве не идешь?
Я ответил:
— Нет.
И закрыл глаза, чтобы не видеть его обескураженной, добродушной физиономии. Тогда он снова спросил:
— Может вызвать тебе врача?
— Макс, — сказал я ему, не открывая глаз. — Оставь меня в покое. Я не болен.
Потом повернулся к нему спиной и снова накрыл голову одеялом. Он спрашивал что-то еще, но я больше не стал отвечать и он, наконец, ушел. После чего я тоже поднялся. Надел джинсы, взял в руки рубашку, понюхал ее и поморщился. Она неприятно пахла потом, ночными кошмарами и вчерашним днем. К тому же на груди темнело несколько пятнышек засохшей крови, отчетливо выделяясь на бледно-голубой ткани. Я поскреб их ногтем, но они остались на месте. Поэтому я кинул ее в тазик, достал из шкафа свежую майку, и прихватив с собой полотенце и мыло отправился в душ. А когда вернулся, испытал настоящее потрясение, обнаружив в комнате непрошенных гостей.
Глава 15 Трудный разговор
За столом на наших скрипучих, обшарпанных стульях, сидели Стива и Георг, зачем-то пристально рассматривая висевшую у меня над кроватью картину. Я растерянно застыл в дверях, судорожно сжимая в руках тазик, где кучкой лежали постиранная рубашка и влажное полотенце.
— Доброе утро, Эрик! — сказал Стива. Они оба выжидательно уставились на меня. — Может пройдешь?
Я вошел в комнату, стараясь держаться от них на расстоянии. Мало ли что у товарищей на уме. Все-таки мое лицо не боксерская груша, чтобы каждый день на нем упражняться. Они стали молча смотреть, как я негнущимися руками, словно в замедленной съемке, такое у меня было ощущение, принялся доставать из тазика вещи и развешивать их на протянутую под потолком веревку. Потом Стива кивнул на незаправленную кровать из-под которой торчал поцарапанный бок моего старого этюдника, и спросил:
— Твоя?
Я отчего-то покраснел и сказал:
— Да… Что вам нужно?
Стива посмотрел на Георга, тот поднялся и шагнул ко мне. Мне захотелось отшатнуться, но я остался стоять на месте, с бешено стучащим в горле сердцем. Он подошел, какое-то время рассматривал меня с мрачным выражение на лице и непонятным удивлением во взгляде. Потом произнес медленно и тяжело, даже надменно, впрочем, уверенным, твердым тоном:
— Я бы хотел принести вам свои извинения, молодой человек. Думаю, что несколько погорячился вчера. Хотя, скажу откровенно не испытываю особых сожалений. Мои слова и поступки были продиктованы чувствами, которые я не могу игнорировать. И все же прошу простить.
Он посмотрел на меня вопросительно, с каким-то старомодным достоинством. Я снова отчаянно покраснел от волнения и сказал:
— Хорошо, — а потом добавил, — Я не хотел, чтобы Миа пострадала. Действительно, не хотел. Мне очень жаль, что все так вышло…
Он обернулся и сказал шефу, который закинув ногу за ногу все так же сидел за столом и с серьезным лицом наблюдал за нами:
— Стива, оставь нас, пожалуйста, наедине.
И когда тот вышел, плотно закрыв за собой дверь, произнес:
— Вчера мой друг очень просил меня не горячиться, успокоиться и уже потом принять взвешенное решение. Я, конечно, не мог на это пойти. Вы, надеюсь, понимаете, какие меня переполняли эмоции.
Я сказал:
— Да, понимаю.
Он кивнул и произнес:
— Присядем?
Мы сели, он опустился на стул, который громко заскрипел под ним, а я на свою койку, предварительно накинув на смятую постель покрывало. Затем он продолжил:
— Однако, Стива умеет быть настойчивым. Он убеждал меня подождать всего лишь до следующего утра. Вероятно, надеясь, что за ночь я остыну и мой гнев пройдет. Он очень беспокоился за вас, молодой человек. Я знаю его не первый год, нам через многое пришлось пройти вместе. И он человек, мнение которого я глубоко уважаю. Поэтому я спросил у него: «Почему? Почему он так за вас бьется?» Знаете, что он мне ответил?
Тут Георг сделал многозначительную паузу, потом продолжил несколько назидательным тоном:
— Он ответил: потому что должна быть хоть где-то в мире справедливость. Он сказал: ты, конечно, можешь его уничтожить, сломать ему жизнь. Хотя судьба и так от души по нему проехалась. Ты многое можешь, потому что он для тебя — никто, и у него нет влиятельных родных, которые заступились бы за него, у него вообще нет родных. Ты только представь это, Георг, сказал он, каково это не иметь никого из близких, на кого бы ты мог опереться в трудную минуту, кто оказал бы тебе поддержку. Я ответил, что напрасно он меня пытается разжалобить. Помолчите! — он снова поднял руку властным, не терпящим возражения жестом, предупреждая мою попытку что-либо сказать ему. — Я рассказываю вам это только затем, чтобы вы знали, что за человек ваш наставник и ценили. Надеюсь, что хоть на это вы способны. Еще он сказал, что, по его мнению, вы поступили как честный человек. Хотя могли бы использовать чувства девушки к вам для достижения своих корыстных целей, сделать отличную карьеру без особых усилий.