— Эрик!
Через площадку, огибая кучи строительного мусора, ко мне шла Миа. Я не сразу узнал ее. Она подстриглась очень коротко, и новая прическа удивительно шла ей. Я почувствовал, что покраснел от неожиданности и ее лицо тоже порозовело, сразу стало детским, немного испуганным и беззащитным. Она остановилась в паре шагов от меня, посмотрела долгим неуверенным взглядом, потом сказала:
— Привет!
Я подошел к ней поближе:
— Здравствуй! Ну, как ты?
Она ответила, тихим, нетвердым голосом, все также пристально глядя мне в глаза:
— Хорошо.
Потом словно с усилием отвернулась, окинула взглядом замусоренную площадку, откашлялась, поднеся ко рту ладонь, и произнесла своим обычным голосом:
— Я пришла попрощаться. Уезжаю сегодня, родители купили круиз — десять стран, море впечатлений, новые люди и города… новая жизнь.
— У тебя все получится, Миа, — сказал я ей. — Обязательно получится.
Она кивнула, потом снова посмотрела на меня долгим, внимательным взглядом, и вдруг чихнула, едва успев закрыть ладошкой рот, спросила удивленно:
— Ты что, начал курить?
— Нет-нет, — я энергично помотал головой и немного отступил от нее. — Это наши каменщики экологию портят, дымят как паровозы какой-то ядреной гадостью. Вот и я с ними заодно пропах. Зато, представляешь, комары не донимают.
— Эрик, — сказала она серьезно. — Пожелай мне удачи!
— Конечно, Миа! Конечно, я желаю тебе удачи, — я был искренен в тот момент как никогда в жизни. — У тебя обязательно все будет хорошо, просто отлично, по-другому даже и быть не может.
— Знаешь, твой друг, музыкант, он мне сказал то же самое.
Я переспросил недоверчиво:
— Йойо? Когда?
— Да, Йойо. Почему-то постоянно забываю его имя. Я была у него, после того как меня выписали из больницы. Он еще в прошлый раз, когда мы были там… Были там с тобой, сказал мне, что я могу приехать, когда захочу, сама. Вот я и поехала. Вдруг захотелось, будто меня кто-то позвал. Он ничуть не удивился моему приезду, даже, показалось, обрадовался. Потом мы с ним пили чай в вашей комнате, и он сказал, что я еще буду счастлива, что все у меня будет замечательно.
— Так оно и будет, Миа!
— Ну что ж, прощай, Эрик.
Она кивнула своей стриженой головой, часто заморгала, потом вдруг бросилась мне на шею и крепко обняла.
— Ты испачкаешься, — сказал я и тоже сжал ее на несколько секунд в объятиях. Она быстро поцеловала меня в губы и улыбнулась, уже легко и свободно, а потом не оборачиваясь заспешила к выходу, где у шлагбаума была припаркована ее машина.
Через несколько лет, когда я уже работал в должности младшего архитектора в компании у Стивы, он как-то раз заметил небрежно, попросив меня задержаться после планерки:
— Был вчера в гостях у Георга. Помнишь его?
Я сказал:
— Да, конечно. Как он? В добром здравии?
— Здоров как конь. У них крепкая порода. Радуется гостям.
— Вот как?
Меня немного удивило, зачем он мне это рассказывает, но вдруг сообразил.
— Да, Миа гостит с семьей, — подтвердил шеф мою догадку. — У нее чудесный муж, хирург в клинике, где она работает медсестрой. Ему прочат блестящую карьеру в науке. И между прочим, он просто обожает свою жену и дочку. Малышке сейчас два года. И, знаешь, они отвечают ему взаимностью.
— Здорово! — я действительно обрадовался. — Значит, у ней все хорошо?
— Просто отлично, — сказал он и, видя, что я собираюсь встать, хмуро бросил. — Сядь.
После чего надолго замолчал. Он чего-то выжидал, не отпуская меня, и я тоже молчал не зная, что еще сказать. Стива никогда раньше не напоминал мне об этой старой истории и своем участии в ней. И по тому, как он внезапно начал недовольно хмуриться, я понял, что шеф чего-то недоговаривает. На всякий случай спросил у него:
— Я могу идти?
Он начал что-то раздраженно вычеркивать в блокноте, потом бросил на меня острый, внимательный взгляд и произнес довольно прохладным тоном:
— Она интересовалась как твои дела. Я заверил, что все в порядке, ты все тот же балбес. Кстати, он чем-то похож на тебя, ее муж… На вот держи, Миа просила передать.
Я взял в руки белый прямоугольный конверт, простой и совершенно чистый, без подписи и адреса, достал бумажный листок, плотно исписанный с обеих сторон мелким изящным почерком, и вопросительно посмотрел на Стиву. Он кивнул: если хочешь, читай здесь. И вновь углубился в документы.
«Милый Эрик! — писала Миа. — Ты ведь не против, чтобы я тебя так называла? Мы приехали немного погостить у дяди и пользуясь случаем, хочу передать тебе с нашим общим знакомым эту записку. Чтобы ты знал, мы — это мой муж и наша обожаемая малышка. Я очень долго думала, прежде чем написать тебе, а потом все же решилась. Потому что хочу сказать, как благодарна тебе за то, что ты помог мне изменить мою жизнь, изменить к лучшему. Помог мне найти себя, настоящую. До встречи с тобой я словно спала. Ты помог мне проснуться, помог понять, что на самом деле имеет значение.
Я люблю своего мужа, и он любит меня. А еще я очень люблю свою дочурку, свою работу и свою жизнь. Она не безоблачна и порой непогода настигает нашу семейную лодку. Но это быстро проходит и вновь начинает сиять солнце. Тебе, возможно, покажется, что я пишу слишком цветисто, но я действительно так чувствую. Поэтому, можешь просто улыбнуться и простить меня за неуместно высокий слог. Знаешь, иногда мне так хочется вновь увидеть твою улыбку. Это ничего не значит, не волнуйся. Просто она у тебя необыкновенная, очень искренняя и светлая. Я думаю, она твое тайное оружие. Улыбайся чаще, Эрик, только будь осторожен, как любое оружие она может ранить.
Эта моя привычка к письмам, она так и осталась со мной, только теперь я надеюсь, мое письмо дойдет до адресата и не доставит тебе беспокойства. Мой муж, он очень славный, добрый и веселый. И что самое забавное, так же как ты без конца краснеет по любому поводу. Наверное, в первый момент это и подкупило меня в нем. Какой он на самом деле замечательный человек, я разглядела позднее, наблюдая за ним во время операций. Ну, ты же знаешь, я никогда не отличалась особой зоркостью.
Моя работа — она не так престижна, как мечталось моим родителям, и, конечно, они не сразу смирились с тем, что я не буду продолжать их дело. Но я ни о чем не жалею. И когда зимним вечером выхожу после дежурства на улицу, слышу музыку, что доносится с катка неподалеку, вдыхаю свежий морозный воздух, то начинаю острее чувствовать эту жизнь, как она хороша и как хорошо жить. И эти мгновения для меня бесценны. Я знаю, ты понимаешь, что я хочу этим сказать.
Передавай привет Йойо, если он меня еще помнит. Перед нашей последней встречей, я была у него. Кажется, я говорила тебе об этом. Так вот, я тогда спросила у него, можно мне повидаться с тобой до отъезда, стоит ли это делать, потому что не была уверена, что выдержу. Но он сказал, что это неплохая идея. И сейчас я думаю, что так оно и было. После того, как мы попрощались, я почувствовала, словно часть моей души, ее потерянная часть, вернулась ко мне. Было все еще больно, но уже по-другому, совсем по-другому. Твой друг, музыкант, он очень необычный человек, очень чуткий и даже, мне показалось, мудрый. Я тебе не рассказывала об этом раньше, но еще в нашу первую к нему поездку с тобой, он предупреждал меня, что ты не сможешь дать мне то, что я хочу, как бы ни старался. Я только потом поняла, что он имел в виду.
Эрик, хочу сказать тебе напоследок, что, наверное, никогда не смогу сделать это по-настоящему, не смогу забыть тебя. И, знаешь, меня это радует, потому что ты навсегда останешься одним из самых лучших моих воспоминаний. Твой друг, Миа.»
Я закончил читать и еще какое-то время сидел, глядя на письмо, потом спросил у Стивы:
— Я могу ее увидеть?
Он взглянул на меня с неодобрением, бросил категорично и недовольно:
— Нет, ни к чему прошлое ворошить.
И я сказал: «Хорошо», подумав про себя, что он, скорее всего, прав.
КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ.