— А вас я попрошу остаться.
Я внутренне застонал. Кроме всего прочего, его отличала еще и привычка утомительно долго, порой всю перемену, наставлять нарушителя на путь истинный. Причем, возражать ему никто не решался, потому что предстоял экзамен, и Пингвин запросто мог отыграться потом на посягнувшем на его авторитет безумце. Прецеденты были. Зато на его лекциях и семинарах всегда стояла мертвая тишина, так что со стороны казалось, что вещает он в пустой аудитории. Или его слушатели, завороженные негромким монотонным голосом, превратились в каменных истуканов, навеки застыв с выражением тщательно скрываемой муки на юных лицах. Я постарался как можно достовернее изобразить на лице раскаяние и снова сказал, придав голосу должный оттенок отчаяния:
— Простите, больше не повторится…
Особенно симулировать мне не нужно было. Я действительно едва не взвыл от отчаянья, представив, как он может разойтись, не ограниченный временным лимитом перемены. Эта пара была последней и никакой звонок не мог освободить меня от его навязчивого общества. А значит я имел все шансы опоздать на автобус. На Пингвина мои жалкие попытки не произвели никакого впечатления. Он тонко улыбнулся, приготовившись вкусить удовольствие от экзекуции — монолога, произносимого все тем же негромким, усыпляюще-монотонным голосом.
— Учебный процесс, — начал он свою проповедь, сложив шалашиком пальцы рук, словно в благоговейном трепете, — подразумевает максимальную концентрацию внимания обучающихся на тех сведениях, которые они могут подчерпнуть… и т. д., и т. п.
Когда я наконец вырвался из аудитории на свободу с головой распухшей от воспитательно-карательных речей Пингвина, институтские коридоры опустели, и только где-то вдали гремели ведрами уборщицы. Я оделся и, понемногу приходя в себя, вышел на улицу. Подморозило, вчерашние лужи поблескивали свежим ледком, но было пасмурно и скоро начал сыпать снежок. Я поймал себя на мысли, что первый раз в жизни, мне удалось застать начало снегопада. На земле была еще осень, чернела пожухлая трава на газонах, а в воздухе была уже зима. С неба, затянутого серыми низкими облаками, бесшумно опускался на город ее летучий десант. На автобусной остановке, под высоким навесом стояли люди, какие-то подростки громко смеялись, пихая друг друга локтями. Я обошел их и тут передо мной возникла Миа, вынырнув откуда-то из толпы. Я остановился, в очередной раз поражаясь ее умению появляться словно из ниоткуда в самых неожиданных местах. Она серьезно посмотрела на меня своими прозрачными зелеными глазами, цвета морской волны на мелководье, потом сказала, опустив на подбородок отворот теплого серого шарфа, закрывавшего от ветра нижнюю часть ее лица:
— Ты действительно не можешь прийти?
— Миа, — изумленно выдохнул я, — ты что ждала меня?
— Ну вот еще, — фыркнула она. Ветер трепал пряди ее светлых волос, выбившихся из-под шапочки. — Я вовсе не тебя жду. Меня Алекс должен забрать, но что-то задерживается. Так что там у тебя случилось?
— Да так, ничего особенного, — сказал я. — Просто уезжаю сегодня из города на выходные.
— О, — протянула она. — Хорошо. И когда ты сможешь?
— В любой другой день на неделе, если ничего не случится.
— Отлично, тогда в понедельник, вечером. Нет, лучше во вторник, в девять, раньше не приходи, меня не будет дома.
— Договорились, — мне показалось, что в потоке машин замаячил красный спортивный автомобиль. — Но ты все-таки проверь на вирусы…
— Вот сам и проверишь, а мне будет некогда, — нетерпеливо перебила меня Миа и замахала рукой. Она тоже заметила автомобиль. — Мы на два дня едем на Белый склон. Ты знаешь, что это?
— Да, — сказал я, улыбнувшись, — модная горнолыжная база для тех, кто может себе это позволить. Я читал о ней в газете, в разделе светской хроники. И даже видел фотографии, цветные.
Она внезапно рассмеялась, Алекс уже подруливал к остановке, под восхищенные возгласы шумных подростков, а потом со словами: «Здорово тебе от Пингвина досталось. Ах ты, бедняжка!» отступила от меня и, повернувшись, направилась к ожидавшему ее эффектному спортивному авто. Дверь распахнулась, она легко скользнула внутрь, за тонированными стеклами ничего не было видно, но мне почему-то показалось, что я ощутил ее взгляд на своем лице. Я не стал больше ждать и пошел в общежитие, надеясь, что еще успею собраться на последнюю маршрутку, которая должна была доставить меня к Йойо.
Наступил вторник и в девять вечера я вновь стоял перед дверью ее квартиры, нажимая на кнопку звонка с чувством легкого дежавю. В этот раз на Миа было милое домашнее платье цвета корицы, из тонкого матового шелка, перехваченное в талии узким пояском. Оно красиво облегало ее фигуру, заканчиваясь значительно выше колен. Волосы свободно рассыпались по плечам и слегка поблескивали.
— Ну ты будешь проходить или нет? — сердито спросила она, после того как мы поздоровались.
— Да, — сказал я, — просто залюбовался.
Она ничего не ответила, но улыбнулась. Я снял куртку, разулся и посмотрев на нетерпеливо переминавшуюся рядом Миа, вежливо спросил:
— Хорошо отдохнула?
— Замечательно, — небрежно отмахнулась она, не сводя с меня пристального взгляда.
— Так, что там… — начал я, но Миа не дала договорить, закрыв мне рот сначала ладонью, а потом своими губами.
— Ну надо же, а я действительно поверил, что дело в программе, — сказал я ей, после того как мы перестали целоваться.
— Конечно, в программе! Что ты себе вообразил, — с легким смешком ответила она, закинув руки мне за шею и вновь завладевая моими губами, так что я не скоро смог заговорить. — Пойдем, сам увидишь…
— Миа, — укоризненно сказал я ей, когда спустя долгое время, наконец, добрался до ее ноутбука, устроившись на диване. — Признайся, ты, ведь, ее даже не открывала.
— Ну и что, — легкомысленно ответила она. Бросила на спинку влажное полотенце, запахнула короткий, шелковый халат и повязала поясом. Потом пристроившись рядом, положила голову мне на плечо. Я обнял ее одной рукой, продолжая другой стучать по клавишам. — Зачем мне ее открывать, если она все равно не работает. Кстати, не забудь, между нами — по-прежнему ничего нет.
— Хорошо, — сказал я, обдумав ее слова, — как скажешь. Значит, с программой все в порядке?
— Не уверена, — голос ее звучал немного сонно. Она украдкой зевнула. — У тебя такие уютные плечи, на них так хорошо лежать, мягко и удобно. Если будут проблемы, я сообщу. Позову на помощь. Ты же придешь?
— Постараюсь. А теперь ложись-ка спать. Опять пары пропустишь. Пингвин до тебя доберется.
— Пингвин смешной, — пробормотала она на этот раз еще более сонным голосом, тесней вжимаясь мне в подмышку. Ее ладонь, скользнув под расстегнутую полу рубашки, замерла на животе, немного сбив меня с мыслей. — Ничего он мне не сделает, не посмеет. Он мама боится. Ее все боятся, даже я. Можешь себе представить?
Я осторожно убрал ее руку, и Миа, вдруг встрепенувшись, сказала:
— Между прочим, я поняла, почему раньше тебя не замечала.
— Вот как? — я невольно усмехнулся. Где уж Миа было заметить меня, когда взгляд ее, всегда отстраненно-холодный, не задерживаясь неизменно скользил мимо. Да и зачем бы ей понадобилось, разглядывать серую массу своих однокурсников, когда ее окружали плотным слоем наши факультетские сливки, искавшие внимания, покровительства, благосклонности своей Снежной королевы, державшей на определенном расстоянии многочисленных поклонников.
— Ну да, — подтвердила она, — Ты — человек-невидимка. Я наблюдала за тобой все эти дни. Ты умеешь быть незаметным, держишься сам по себе, никогда не лезешь вперед, молчишь, все время чем-то занят, какими-то своими делами. И одеваешься так обычно, так неприметно. Хотя, тебя это не портит. Это я потом поняла, когда присмотрелась.