1) Лев – он Царь Зверей, а нарколог – Царь Врачей! Или чертей. Или как посмотреть.
2) Лев не выходит на охоту. Никогда. Самки сами приносят ему свежую, готовую к употреблению добычу.
3) Лев – кот. Значит, ласковый, значит, душеспасительный…
«Какого пельменного цвета этот лев,» – подумала Даша между предположениями.
Как бы то ни было, она вынула наушники – они примагнитились, встали в пазы кейса – хлопнула крышка. Даша собралась с духом и толкнула дверь. Серые ступени одного пролета, такие же – второго, и, наконец:
– Здравствуй, Даша! – Света-с-ресепшена улыбалась лучезарно, как и всегда.
Ресепшен – нарост, необходимый, если лаборатория совмещена с офисом. Если компания коммерческая. Независимая. С такой же коммерческой лабораторией.
Даша кивнула Свете, прошла мимо, в гардероб – там ее ждали шкаф, одни-и-только-одни свободные плечики, пуфик с облезлой кожей и, само собой, гора из обуви тех, кто уже пришел, и тех, кто не вернется сюда никогда. Конечно, речь шла о предыдущих временных сотрудниках: их босоножки, шлепки и туфли на плоской подошве неизменно и беспрестанно напоминали Даше (да и кому угодно) о том, что работать здесь – не хухры-мухры, что временно работать здесь – не хухры-мухры, что не каждый справится! И что быть стажером – это достижение и честь, недоступная для мягких мозгов и кривых рук многих и многих кандидатов в Постоянные Сотрудники…
Даша, однако, долго не могла понять, почему это все не выкинут. Жалко? Экс-стажерам лень прийти? Они боятся? Их никогда и не было? Но сегодня Даша поняла и увидела: это не гора обуви. Это надгробие.
Даша бросила ветровку на плечики, сунула ноги в ортопедически-серые тапки, раскрыла шкаф, вгляделась в до боли знакомую куртку цвета хаки. На взгляд обычную, на самом деле – какого-то модного французского бренда: la kurtca, так сказать.
– Сергей Гавриилыч, ах, Сергей Гавриилыч, зачем же так радикально подходить к увольнению? Голова с плеч и – шлепки в угол…
Даша имела дурную привычку разговаривать сама с собой.
Представить это было легко. В конце концов, Сергея Гавриилыча все боялись: надо думать, не просто так. И Даша его тоже боялась.
Вдвойне забавно было, что среди лаборантов его называли «Сегой». Вдвойне жутко, что его так называли, вдвойне глупо.
– Ну, да на то воля твоя, Сергей Гавриилыч, – раболепно прошептала она.
Очистила карму.
Чистка кармы,
Очистки, картофельные очистки,
Мягко-грязная кожура Solanum tuberosum…
И вдруг Даше пришла в голову дурацкая, безумная, ни-в-какие-ворота-не-лезшая мысль: что если la kurtca Сергея Гавриилыча пахнет пельменями? Она обернулась: здесь никого, конечно, не было. Никто не увидит, никто не узнает, не услышит, не заберет и не выкинет ее тапки, не заберет, не сожжет ее халат, не сожжет ее в халате, никто-никто-никто…
Когда она сжала руками прохладную, гладко-чистую, огромных размеров куртку, она не почувствовала ничего, кроме древесных духов и сладкого аромата дрожжевого брожения. Кровь забилась в ушах, Даша прижала куртку ближе к телу, в полубезумии шагнула в шкаф.
Запаха пельменей, конечно, не было. Ни капли.
Щелкнул дверной замок.
И вдруг – ее сжало: каменно-твердые мышцы и спокойное, хищное дыхание заместили ее воздух, свет, весь мир. Дашину шею колола борода. А рука Сергея Гавриилыча подвинулась, расплющив под свитером ее грудь, пальцы легли на горло, но не сжали.
От них было тепло и приятно: его руки пахли хлебом, дрожжами. «Вот и все,» – подумала Даша.
– Что это мы тут делаем, стажер?
– Н-нюхаем к-кофту, Сергей Гавриилыч…
– Кофту?
Он говорил по-кошачьему ласково, лицо Сергея Гавриилыча озарилось улыбкой:
– Ах, кофту?
– Ку-уртку, конечно же! – радостно ответила Даша.
– И чем же она пахнет?
– Не пельменями, – разочарованно сказала она.
– Что ж.
Сергей Гавриилыч нервно и даже смущенно хмыкнул, отдернул руки от Даши, опустил голову и вышел, не закрыв за собой дверь: только надулись и опали полы его белого халата.
«Из лабы? Не сняв халата? Как же так,» – растерянно подумала Даша. И, спохватившись, с сожалением все-таки выпустила из рук куртку.
Пожалуй, Пельменный Человек пугал меньше, хотя и не так, оказывается, чудесно пах.
Сердце в Дашиной груди билось часто-часто. Вероятно, от испуга. Или?..
Глава 4
Она пихала ёршик глубже и глубже в горло пробирки, возила его по стенкам с подавляемой агрессией, но пластиковая щетина почти не гнулась, застревала, и коагулят из белков и жира никак не отходил. Иногда Даше казалось, что некоторые пробирки проще переплавить, чем отмыть, но и сегодня она не поддалась наваждению: вытащила ёршик и взялась за стеклянную палочку. Лучше уж так. Тише едешь, дальше…