они поднимались в пять часов утра и весь день посвящали учебе, лишь
изредка позволяя себе прогулки на велосипедах по живописным
окрестностям. Если же беседовали, то отметали прочь все житейское,
несущественное, продолжая обсуждать лишь научные темы. Весною 1890
года Голицын защитил диссертацию, получив за нее Summa cum laude
(высшую степень) диплома. Он вернулся на родину, имея уже серьезные
научные публикации. На этот раз столичный университет без возражений
допустил его к испытаниям на звание магистра. Между тем нужда снова
хватала князя за горло, хотя положение аристократа в обществе
предоставляло немало выгодных занятий по государственной службе.
— Однако наука для меня важнее чинопроизводства, — отвечал
Голицын на все посулы быстрой и доходной карьеры.
Он согласился занять скромное место приват-доцента при
Московском университете по кафедре физики. Здесь, в Москве, по
обоюдной любви князь женился на Машеньке Хитрово, а в 1893 году
перенес еще один удар судьбы. Но прежде сделаем краткий перерыв, ибо
несправедливость, допущенная по отношению к Борису Борисовичу,
касалась, как это ни странно, именно его княжеского титула. Голицын и
сам говорил:
— Лупят! Если не по лошадям, так по оглоблям…
***
Сейчас этот вопрос тщательно проанализирован советскими
историками, и поэтому писать мне легко. Если сложен был путь в науку
выходцев из народа, то князь Голицын испытал гонение в науке именно за
то, что был носителем громкого титула.
Аристократия Англии и Франции давно занимала физические
кафедры в Европе, но русскую аристократию физика не прельщала. Легион
русских ученых-физиков формировался из среды купечества, духовенства и
разночинцев. «Нарушение Голицыным этой традиции, естественно, могло
привести к необычной ситуации… Она сразу же и возникла, когда князь
появился в Москве, и профессор Соколов не знал, как от «его
сиятельства» поскорее избавиться:
— Я обещаю вам сразу же докторскую степень, если вы исполните
еще одну хорошую работу, но…, за границей!
— Я желал бы служить не Европе, а прежде всего своей отчизне, — отказался князь Голицын и был, конечно же, прав.
Своему другу Лебедеву он писал об этом случае: «Мне казалось вернее и, по крайней мере, независимее идти торной дорогой, и я решил избрать ее…» Два года Голицын готовил диссертацию. Не будучи знатоком физики, я, автор, вправе сослаться на мнение о его работе советских специалистов. Вот как они пишут. «Идеи Голицына относились к новому научному направлению, приведшему в дальнейшем к развитию квантовой физики». Против нового всегда выступает старое, и труд Голицына был подвергнут уничтожающей критике почтенных физиков — Соколова и Столетова. Эти корифеи внесли в свои рецензии столько неоправданной страстности, что их отзывы скорее напоминали злостные политические памфлеты не столько против магистра Голицына, сколько против князя Голицына. К солидным оппонентам из карьеристских соображений примкнул и киевский профессор Шиллер. Конфликт раздули до невероятных размеров. Об этом лучше всего рассказано в комментариях к первому тому трудов Голицына, выпущенному Академией наук СССР в 1960 году. Нам ясно одно: оппозиция физиков-разночинцев не пожелала иметь в товарищах физика-аристократа. Кажется, они боялись, что Голицын благодаря связям в высшем обществе займет главенствующее положение в науке и станет подавлять их, разночинцев, своим титулом. Между тем в частном письме Шиллер писал Столетову честно: «А куда настолько диссертация Голицына лучше иной докторской…»
Вот как! Били и сами знали, что бьют не по правилам.
Из чисто научной дискуссии получился конфликт социально-сословного порядка. Голицыну он был крайне неприятен:
— Разве в науке могут существовать титулы?.. Но именно
аристократическое происхождение вскоре и помогло ему. Президентом
Академии наук в ту пору был великий князь Константин Константинович
(ныне забытый поэт «К. Р.»). Обнаружив свободную вакансию по кафедре
физики, он отклонил кандидатуру Столетова, назвав имя князя Голицына.
— А вы его знаете? — спросили президента ученые.
— Я хорошо знаю князя Бориса по службе на фрегате «Герцог Эдинбургский», мы не раз простаивали с ним ночные вахты, проводя время в увлекательных беседах на разные темы…
В 1896 году Голицын отправился на Новую Землю, где наблюдал затмение солнца, вел магнитные наблюдения. Ему удалось собрать ценные материалы.
Вернувшись из Арктики, князь был озабочен описанием Шпицбергена и Гольфстрима. Авторитет его возрастал. Борис Борисович читал лекции в Морской академии, на Женских (Бестужевских) курсах и в Женском медицинском институте. А судьба складывалась так, что Голицыну всюду приходилось заново создавать физические кабинеты, не уступавшие лучшим европейским, и в этом капризном деле он стал превосходным мастером. Иногда князь мастерил столь тонкие приборы, сделать которые отказывались самые опытные ювелиры столицы…
Немало ученых начинали путь в большую науку рядом с князем Голицыным, и все остались глубоко благодарны ему за многое, особенно за простоту в общении, за уникальные методы совместной работы в коллективе. Голицын ведь и сам частенько повторял:
— Из своего титула боярских кафтанов себе не шью… Это правда! Свой аристократизм он выявлял лишь в резкой прямоте мнений, в доступности к себе, будь то его коллега или рабочий. «Строго он относился лишь к людям нечестным, ко всем, страдающим недостатком гражданского мужества, ко всякому проявлению косности и сухого мертвящего формализма». Князь Голицын никого к работе не понуждал, но, глядя на него, неустанно занятого трудом, и другие загорались работой, а сам Голицын «оставался необыкновенно скромен и чуждался всякой рекламы». Так писал о нем Андрей Петрович Семенов-Тян-Шанский, сын известного путешественника. Голицын иногда говорил:
— Страшусь смерти: что я буду делать на том свете? Всем нам отпущена загробная вечность, в которой отсутствуют неразрешенные для человека и человечества проблемы.
Мария Константиновна, жена его, судя по портретам, не была красавицей. Зато любопытно разглядывать фотографии с интерьеров голицынской квартиры, в которой еще уцелели раритеты из наследства предков. Некоторые портреты, украшавшие комнаты жены Голицына, знакомы мне по старинным воспроизведениям, а иные, очевидно, навсегда пропали для нас. В убранстве покоев Марии Константиновны можно было видеть ценнейшее изображение историка В. Н. Татищева, сделанное за два часа до его смерти, и портрет пастелью самого Бориса Борисовича еще ребенком, исполненный итальянским мастером Беллоли… Где все это теперь?
В канун XX века Борис Борисович стал управляющим Экспедицией Заготовления Государственных бумаг, и на этом посту проявил себя передовым человеком. Он сразу же ввел на производстве 8-часовой рабочий день, увеличил жалованье мастерам, устроил детские ясли, открыл дешевые столовые и чайные, выстроил театр и клуб с библиотекой, откупил у города землю для строительства удобных квартир семейным рабочим, открыл техническое училище для детей рабочих и, наконец, по горло занятый делами, Борис Борисович находил время для чтения лекций тем же рабочим…