- Поставить на место! - приказал он, голос его сорвался и прозвучал совсем по-детски.
Пожилой матрос, нежно сжимая в руках бутылку, не спешил выполнить это распоряжение.
- Поставить на место, я сказал! - на этот раз Хорнблоуэру удалось справиться с волнением, и голос его звучал тверже, но положение все равно было крайне сложным.
Это была его первая самостоятельная миссия, обстоятельства складывались не слишком удачно, да еще от волнения он не мог совладать со своим природным темпераментом, который привык успешно скрывать в более спокойной обстановке. И все же ему удалось сохранить известную долю хладнокровия. Он совершенно четко осознавал, что если его приказ сейчас останется невыполненным, на поручении капитана Пеллью можно будет поставить крест. Рука его непроизвольно легла на рукоятку пистолета. Вполне возможно, что он будет вынужден все-таки применить оружие. Про себя Хорнблоуэр молил Небо только об одном: чтобы не было осечки после вынужденного купания. Но до крайних мер, по счастью, не дошло. Матрос бросил на Хорнблоуэра всего один взгляд и поспешно засунул бутылку обратно в ящик. Инцидент был на этом исчерпан, а на очереди стояли другие неотложные дела.
- Запереть этих людей в носовой кубрик, - распорядился он, указывая на французов.
- Так точно, сэр! - стройным хором откликнулись его матросы.
Большинство французских моряков могло еще передвигаться самостоятельно, но троих пришлось тащить волоком.
- Идить, идить, - добродушно приговаривал один из англичан, подталкивая в спину пьяненького француза. - Сюдыть заходить, - добавил он на пороге кубрика, полагая, очевидно, что искаженный таким образом английский станет более понятен несчастным лягушатникам* [Лягушатники презрительное прозвище французов за их любовь к лягушачьему мясу.]. Белокурый француз, которого волокли за шиворот, неожиданно очнулся и обратился к Хорнблоуэру, стараясь одновременно вырваться из цепких лап своего конвоира.
- Я - офицер! - крикнул он. - Ви не иметь право запереть меня вместе с матрос.
- Убрать его, - махнул рукой Хорнблоуэр, у которого сейчас не было времени вникать в подобные тонкости.
Он подтащил ящик с вином к борту и пошвырял оставшиеся бутылки в воду - судя по всему, это было вино особого розлива, с такой скоростью французы старались уничтожить содержимое бутылок. Но для Хорнблоуэра марка и выдержка не имели никакого значения: он прекрасно знал, что британский матрос способен надраться до положения риз марочным кларетом с таким же успехом, как неочищенным ромом.
Последний француз не успел еще спуститься в кубрик, а Хорнблоуэр уже закончил свое дело. Теперь, когда его команда была на какое-то время избавлена от соблазна, он мог позволить себе оглядеться. Свистящий в ушах ветер и громко хлопающий над головой парус плохо способствовали умственной деятельности, но Хорнблоуэр усилием воли все же заставил себя сосредоточиться. В первую очередь следовало заняться покалеченным кливером* [Кливер - один из передних треугольных парусов.]. Это из-за него бриг двигался рывками, то и дело зарываясь носом в волну. Еще надо было срочно поставить кого-нибудь к штурвалу, который беспечные французы бросили на произвол судьбы, когда занялись истреблением спиртного. Обладавший математическим складом ума Хорнблоуэр успел уже достаточно узнать об управлении кораблем и о соотношении парусов для оптимального хода судна. Здесь, на бриге, баланс был серьезно нарушен. Он быстро начал производить в уме необходимые выкладки, когда топот матросских башмаков по палубе известил его, что приказание выполнено и французы заперты. Тем временем ему стало ясно со всей очевидностью: повисший на остатках такелажа верхний рей может в любой момент оторваться и наделать немало бед. Но сначала следовало положить бриг в дрейф по всем правилам. На всякий случай Хорнблоуэр мысленно сформулировал приказ, прежде чем произнести его вслух.
- Обрасопить* [Обрасопить - повернуть реи при помощи брасов в одно из крайних положений под углом к диаметральной плоскости корабля.] верхние реи левого борта!
Матросы бросились выполнять приказ, а сам Хорнблоуэр встал к штурвалу. Ему уже приходилось несколько вахт стоять за штурвалом по распоряжению Пеллью, требовавшего от своих офицеров знания всех позиций по боевому расписанию, но он пока еще не мог считать себя настоящим рулевым. Рукоятки штурвала казались ему инородным телом, когда он осторожно начал вращать рулевое колесо. Против ожидания, дело оказалось не таким уж хитрым. С обрасопленными реями бриг моментально обрел большую часть прежних мореходных качеств и начал отзываться на легчайшие движения рук Хорнблоуэра. Он снова представлял собой логически продуманную и математически безупречную конструкцию, нуждающуюся лишь в небольшой коррекции. В тот же момент Хорнблоуэр решил в уме проблему штурвала: Теперь его можно было спокойно закрепить и оставить, что он и сделал. "Мари Галант" была развернута под ветер по правому борту и перестала рыскать и зарываться в волну, а Хорнблоуэр мог заняться другими неотложными делами.
Матросы принимали пока его распоряжения как должное, будучи уверены в его компетентности, но сам Хорнблоуэр в душе был полон сомнений и смутных предчувствий. Вот и сейчас, глядя на запутавшуюся в снастях рею, он не представлял, как ему приступить к решению этой проблемы. К счастью, матросы, оказавшиеся под его командой, отслужили на море не один год и обладали большим опытом. Хорнблоуэр понял, что просто обязан переложить часть своей ответственности на чужие плечи.
- Кто из вас самый опытный? - спросил он отрывисто, стараясь скрыть свою неуверенность за резкостью тона.
- Мэтьюз, сэр, - отозвался наконец один из матросов, указывая пальцем на татуированного соседа Хорнблоуэра по банке в катере.
- Превосходно, Мэтьюз, - сказал Хорнблоуэр, - назначаю вас временно исполняющим обязанности боцмана. Принимайтесь за работу и разберите всю эту путаницу наверху. А я пока займусь осмотром кормовой части.
Хорнблоуэр с трепетом ожидал вопросов, на которые у него не было ответов, но Мэтьюз только откозырял, сказав: "Так точно, сэр!", повернулся на каблуках и отправился выполнять приказание.