Во всякой компании, хотя бы самой маленькой, состоящей из пяти-шести душ, найдется забияка. И обыкновенно во всякой же компании вы встретите козла отпущения. Вы встретите это даже в случайных собраниях, например, среди лиц, собравшихся за обедом, большинство которых никогда не встречалось друг с другом раньше.
Забияка всегда проявляет себя диктаторскими манерами и выбирает субъекта, над которым, как ему кажется, с особенным удальством может проявить свое самодурство.
В мичманских каютах это даже вошло в пословицу, хоть в настоящее время не сопровождается таким отталкивающим деспотизмом, как в те времена, когда наш герой поступил на службу.
В мичманской каюте корвета Его Величества "Гарпия" забиякой был молодой человек лет семнадцати, с курчавыми светлыми волосами и цветущей физиономией, сын одного чиновника Плимутского адмиралтейства, по имени Вигорс.
Козлом отпущения был добродушный, мешковатый парнишка лет пятнадцати, от природы вовсе неглупый, но потерявший веру в свои силы из-за постоянных насмешек и издевательств со стороны своих товарищей, более бойких на язык, хотя, быть может, менее способных. Не отличаясь быстротою схватывания, он, однако, хорошо усвоил то, чему учился. Фамилия его была Госсет. Отец его был зажиточный фермер в Линне, в Норфолке. Кроме этих двух на корабле было еще три мичмана, о которых можно сказать только, что они походили вообще на всех мичманов: обнаруживали мало усердия к учению, но много усердия за обедом, питали ненависть ко всякой работе, пристрастие ко всякой забаве, были смертельными врагами сейчас, закадычными друзьями через пять минут; не были лишены общих принципов чести и справедливости, но подчиняли их случайным обстоятельствам; обладали такой хаотической смесью пороков и добродетелей, что почти невозможно было определить истинные мотивы их поступков и решить, до какой степени их пороки смягчались почти в добродетели, а добродетели вследствие излишества перерождались в пороки. Имена их были О'Коннор, Мильс и Гаскойн.
После обеда у капитана, Джек отправился с Джолифом и Гаскойном в мичманскую каюту.
- Послушайте, Изи, - заметил Гаскойн, - вы чертовски свободный в обращении малый: говорите капитану, что считаете себя такой же важной особой, как он.
- Прошу прощения, - возразил Джек, - я рассуждал не о личностях, а вообще, о принципе прав человека.
- Ну, - возразил Гаскойн, - я первый раз слышу, что какой-нибудь мичманишка рассуждает так вольно; смотрите, не попасть бы вам впросак с вашими правами человека - на военном корабле рассуждать не приходится. Капитан принял это удивительно благодушно, но я бы все-таки советовал вам пореже затрагивать эту тему.
- Гаскойн дает вам очень разумный совет, мистер Изи, - заметил мистер Джолиф, - пусть ваши идеи справедливы - хотя я, признаться, не вижу, как их применить на службе Его Величества - но надо же быть благоразумным: об этих вопросах можно безопасно толковать на суше, но здесь, на военном корабле, это может сильно повредить вам.
- Человек свободен в своих действиях, - возразил Изи.
- Только не человек в мичманском мундире, - смеясь возразил Гаскойн, и вы скоро сами убедитесь в этом.
- А между тем, именно ожидая найти равенство, я и решился пойти в море.
- Первого апреля, надо полагать, - подхватил Гаскойн. - Да вы это серьезно?
В ответ на это Джек произнес целую речь, которую Джолиф и Гаскойн слушали, не перебивая, а Мести с восхищением; когда он окончил, Гаскойн расхохотался, а Джолиф вздохнул.
- Мистер Изи, - сказал он, - советую вам дружески по возможности хранить ваши мнения про себя. Мы еще потолкуем с вами, и я объясню вам свои резоны.
Едва он перестал говорить, в каюту вошли Вигорс и О'Коннор, уже слыхавшие о ереси Джека.
- Вы еще не знакомы с мистером Вигорсом и мистером О'Коннором, мистер Изи? - сказал Джолиф Изи.
Джэк встал, вежливо поклонился, но те уселись, не ответив на поклон. Из всего, что Вигорс слышал об Изи, он вывел заключение, что над ним можно будет потешиться, и начал без церемоний:
- Так вы, любезнейший, явились на корабль, чтобы поднять здесь бунт вашими толками о равенстве? Вы вольничали за капитанским столом; но это, доложу вам, не подойдет и в мичманской каюте; кто-нибудь должен уступить, и вы уступите.
- Если, сэр, вы подразумеваете под уступкой то, что я должен подчиниться чьему-нибудь произволу, то могу вас уверить, что вы ошибаетесь. На том же основании, на котором я не позволю себе тиранить слабейших, я не потерплю тирании над самим собой.
- Черт возьми, какой, подумаешь, законник; ну, любезнейший, мы вам собьем спеси.
- Значит ли это, что я не стою на равной ноге с моими товарищами? спросил Джек, взглянув на Джолифа.
Последний хотел отвечать, но Вигорс перебил его:
- Да, вы здесь на равной ноге со всеми - то есть имеете равное право на каюту, если вас не вытолкают за непочтение к старшим; имеете равное право на вашу долю провизии, если вам дадут ее; имеете равное право говорить, если не заставят прикусить язык. Словом, вы имеете одинаковое право со всеми делать и говорить все, что вы можете, но именно то, что вы можете, потому что слабейшего здесь припирают к стене, и в этом и есть равенство мичманской каюты. Ну-с, поняли вы это или нуждаетесь в практическом пояснении?
- Если так, то здесь не больше равенства, чем у дикарей, где сильный угнетает слабого, и единственный закон - право кулака - не больше, чем в любой школе на берегу.
- Подозреваю, что вы правы. Вы были в школе? Как там к вам относились?
- Так же, как вы собираетесь относиться здесь - там слабейшего припирали к стене.
- Ну, вот и намотайте это себе на ус, милейший, - сказал Вигорс.
Но в это время раздалась команда "убавить парусов!", положившая на время конец препирательству.
Мичманы поспешили наверх, кроме Джека, который не был еще приставлен к делу и потому остался внизу с Мести.
- Честное слово, масса Изи, я люблю вас всей душой, - сказал Мести, клянусь Иисусом, вы очень хороший малый, масса Изи, а этот мистер Вигорс терпеть не могу его, совсем не люблю его - и вы не полюбите, - продолжал негр, ощупывая мускулы на руке Джека. - Клянусь душою моего отца, я готов поставить за вас мое недельное жалованье. Не бойтесь его, масса Изи.