В любой компании молодёжи, даже самой маленькой, насчитывающей не более десятка людей, непременно найдётся задира и самодур, стремящийся верховодить среди остальных членов компании. Нередко в этой же компании вы встретите юношу, более слабого физически и морально, служащего объектом нападок для этого задиры. Такая ситуация может сложиться, например, за обедом, если большинство из присутствующих не встречались ранее друг с другом. Не успеют ещё убрать со стола скатерть, как обидчик обнаруживает себя своими деспотическими замашками и выбором жертвы для нападок, над которой он может безнаказанно измываться, проявляя свой дурной нрав. Среди мичманов этот факт широко известен, и хотя в настоящее время наложен строгий запрет на проявления открытого деспотизма, он был ещё в ходу во времена поступления на службу нашего героя.
В мичманской каюте корвета «Гарпия» таким самодуром был молодой человек лет семнадцати по имени Наглерс, сын клерка из Плимутских доков. Это был крепкий малый со светлыми волнистыми волосами и румянцем во всю щеку. Жертвой его нападок был пятнадцатилетний юнга с узенькими глазками и широкими скулами на татарском лице. Он был неглуп, только ум его не получил должного развития, так как он потерял веру в свои способности из-за вечных насмешек и издевательств со стороны товарищей, у которых языки были более ловко подвешены, хотя те были, быть может, не умнее его. Паренька звали Госсет, он был сыном богатого фермера из-под Линна в графстве Норфолк.
Одновременно с Джеком на корвете «Гарпия» служили, помимо упомянутых здесь Джоллифа и Наглерса, еще три мичмана, о которых можно только сказать, что они были типичными мичманами: выказывали плохой аппетит к учёбе и отличный — за обедом, питали неприязнь ко всякой работе и пристрастие к развлечениям; они то дрались друг с другом a l’outrance[13], то клялись друг другу в вечной дружбе. В их головах гнездились кое-какие смутные понятия о чести и справедливости, но на практике они редко руководствовались ими. В их душах добродетели и пороки настолько тесно переплелись, смешавшись в одну хаотическую кучу, что было почти невозможно определить истинные мотивы их поступков, а решить, где пороки переходят в добродетель, а добродетели разрастаются до степени пороков, уж и подавно было никому не под силу. Их звали О’Коннор, Миллс и Гаскойн. Остальных сослуживцев Джека мы представим читателю в другом месте, по мере их появления на сцене.
После обеда у капитана Джек последовал за своими сослуживцами Джоллифом и Гаскойном в мичманскую кают-компанию.
— Послушайте, Изи, — сказал Гаскойн, — всё-таки вы чертовски развязный и смелый малый, если прямо в лицо капитану заявляете, что вы такая же важная шишка, как он.
— Простите, — ответил Джек, — я не имел в виду отдельных личностей, но говорил вообще о принципах и правах человека.
— Ну и ну, — заметил Гаскойн, — первый раз в жизни довелось услышать, чтобы какой-то мичманок осмелился болтать такое! Смотрите, как бы ваша болтовня о правах человека не довела вас до беды — на военном корабле не поспоришь! Капитан отнёсся к ней удивительно легко, но другой раз лучше не рисковать.
— Гаскойн даёт вам дельный совет, — подтвердил Джоллиф. — Пусть даже ваши идеи справедливы, в чём я очень сомневаюсь, или лучше сказать, считаю их непригодными для жизни, но надо же иметь благоразумие, и если на берегу ещё можно обсуждать подобные вопросы, то здесь, на военном корабле, это не только предосудительно, но и крайне опасно для вас.
— Человек — свободная личность и волен в своих поступках, — заявил Джек.
— Ну, о мичманах такого не скажешь, даю голову на отсечение! — сказал Гаскойн смеясь. — Вы скоро сами в этом убедитесь.
— Но именно в поисках истинного равенства я и отправился в море!
— Надо полагать, первого апреля[14]! — заметил Гаскойн. — А вы не шутите?
Здесь Джек закатил пространную речь, которую Джоллиф и Гаскойн выслушали спокойно, а Мести — с восторгом. Когда он её кончил, Гаскойн разразился смехом, а Джоллиф только вздохнул.
— От кого вы набрались этих идей? — спросил Джоллиф.
— От отца, они составляют краеугольный камень его философии, а он великий философ.
— И отец послал вас в море?
14
Первое апреля у англичан считается «днём всех дураков»: сделать что-либо первого апреля означает «сглупить, свалять дурака».