— Об этом можно спорить.
— Но на службе приходится действовать, а не спорить, а без дисциплины невозможны никакие действия. Надо иметь такт, надо разбирать, где следует стоять на своем, а где подчиниться. Если б от вас потребовали действия в ущерб службе, во вред другим лицам, тогда отказывайтесь; но ведь от вас, собственно, не требовали нарушения закона; вас подвергли несправедливому взысканию, потерпите, ради общего дела, которое не пойдет на лад при упадке дисциплины. Тем более, что закон предоставляет вам жаловаться… Во всяком случае, вы попали в скверную историю; хотя капитан, видимо, относится к вам хорошо, но он не может пропустить без внимания такого случая.
— Знаете, что я вам скажу, Джолиф, — отвечал Джек, — мои глаза начинают раскрываться на многое. Капитан говорил мне, когда я высказываю недоумение по поводу грубого тона, что это только служебное рвение, а затем я нахожу что-то, что представляет служебное рвение в отношениях старшего офицера к младшему, оказывается дерзостью в отношениях младшего к старшему. Он уверяет, будто военный устав обязателен для всех нас, а между тем штурман нарушает десятки раз вторую статью устава и остается безнаказанным, мне же грозят военным судом за точное исполнение устава. Капитан говорит мне, что только он имеет право наказывать, стало быть, если я приму наказание от другого, я этим самым окажу неповиновение капитану. Мне кажется, против этого аргумента нечего возразить.
— Вряд ли этот аргумент будет принят в соображение.
— Если так, то мне лучше бросить службу.
— Нет, дорогой мой, в этом нет никакой надобности. Это было бы малодушием. Служба научит вас многому. Вы увидите, что плетью обуха не перешибешь, и что лезть напролом можно только в самом крайнем случае; вы научитесь уступать в пустяках и стоять на своем в действительно важном; вы убедитесь, наконец, что дело насаждения справедливости не так просто, как вам кажется, и что при этом нужно считаться с тысячами обстоятельств. Какой бы профессии вы ни посвятили себя, везде вы встретите те же затруднения, те же вопросы, как примирить свободу с организацией, равноправность с дисциплиной… Поэтому оставайтесь-ка лучше, не смущаясь тем, что…
— Что?
— Что завтра вам наверное придется лезть на топ-мачты.
— Мы обсудим этот пункт, — сказал Джек, — во всяком случае, я обдумаю его ночью.
ГЛАВА XII
в которой наш герой начинает действовать по собственной инициативе
Каковы бы ни были размышления Джека, они не лишили его сна. «Что же, — думал он, укладываясь в койку, — если придется лезть на топ, делать нечего, полезу; но ведь это будет значить не то, что мои аргументы плохи, а то, что их не хотят слушать». После этого он закрыл глаза и заснул сном праведника. Штурман доложил о поведении мистера Изи старшему лейтенанту, а тот капитану, который велел позвать Джека и спросил его, что он может сказать в свое оправдание. Джек произнес получасовую речь, в которой исчерпал все аргументы, уже знакомые нам из его беседы с Джолифом.
— Мистер Изи, — сказал капитан, — так как вы предполагали, что в статьях военного устава содержатся все правила службы, то я готов признать, что вы совершили проступок по неведению. Тем не менее, такое грубое нарушение дисциплины, если оно останется безнаказанным, может оказать самое плачевное действие на матросов, которым офицеры должны служить примером. Поэтому я намерен показать им, что дисциплина должна соблюдаться, подвергнув вас взысканию, именно, отправив на топ мачты в присутствии всей команды, так же как произошло нарушение дисциплины. Я настолько уверен в вашем служебном рвении, что не сомневаюсь, что вы охотно подчинитесь моему решению.
— С величайшим удовольствием, капитан Уильсон.
— На будущее же время, мистер Изи, имейте в виду что если офицер подвергает вас взысканию, которое вы находите несправедливым, вы тем не менее должны подчиниться ему, а затем уже жаловаться мне.
— Приму к сведению, сэр, — отвечал Джек.
— Потрудитесь отправиться на шканцы, мистер Изи и подождать меня там.
Джек поклонился и ушел.
Капитан Уильсон послал за штурманом, сделал ему выговор за взыскание, положенное без всякого основания, и запретил на будущее время посылать мичманов на мачту, приказав докладывать об их провинностях ему или старшему лейтенанту. Затем он пошел на шканцы и, прочитав Джеку выговор, приказал ему отправляться на грот-марс. Джек повиновался и, примостившись на своей вышке, принялся было читать статьи военного устава, в надежде откопать еще какой-нибудь аргумент, но успел дойти только до седьмого пункта. Раздалась команда «сниматься с якоря!», а затем мистер Саубридж крикнул: «все вниз со снастей!», и Джек спустился на палубу.
Вскоре «Гарпия» вышла из гавани и направилась под всеми парусами к мысу де Гатте, где капитан Уильсон рассчитывал захватить по пути в Тулон одно-два испанских судна.
Смена легких бризов и затишья делали это плавание очень томительным, но шлюпки постоянно рыскали вдоль берегов, высматривая суда, и Джек обыкновенно участвовал в этих поисках; несмотря на свое непродолжительное пребывание на корабле, он успел хорошо освоиться со службой и приобрел репутацию дельного малого.
Когда «Гарпия» была близ Таррагоны, на ней проявилась дизентерия; в числе прочих заболели мистер Аспер и Джолиф. Число офицеров уменьшилось; а в то же время они узнали от экипажа захваченной рыболовной лодки, что из Росаса отправляется с первым попутным ветром небольшой караван судов под охраной двух канонерок.
Капитан Уильсон держался вдали от берега, пока ветер не переменился, а затем, рассчитав, сколько времени понадобится судам, чтобы пройти расстояние от Росаса до Таррагоны, поплыл ночью наперерез. Но тут опять заштилело; ввиду этого были отправлены катера с приказанием держаться ближе к берегу, так как суда должны были находиться недалеко. Баркасом командовал мистер Саубридж; первым катером артиллерист мистер Майнес; а так как остальные офицеры были больны, то мистер Саубридж, все более и более привязывавшийся к Джеку, доверил ему по его просьбе команду над вторым катером. Узнав об этом, Мести заявил нашему герою, что отправится с ним; и Джек выпросил его у Саубриджа взамен матроса.
Было десять часов вечера, когда катера отправились, и так как возможно было, что они вернутся после обеда на другой день, то каждому был дан суточный запас сухарей и рома. Катера направились к берегу и плыли вдоль него часа три, но ничего не заметили; ночь была темная, безлунная. Штиль продолжался, и люди начали уставать, когда заметили суда, направлявшиеся к берегу при легком бризе.
Мистер Саубридж немедленно отдал приказ катерам ждать их и приготовился к атаке. Белые треугольные паруса канонерской лодки можно было различить довольно ясно, значительно впереди каравана, шедшего в ее кильватере. Она шла плавно, как лебедь, делая узла три в час. Темнота ночи благоприятствовала нападающим. Канонерка направилась между ними так, что баркас оказался у нее с одного борта, катера — с другого; они остались незамеченными, пока не подошли к ней борт о борт. Сопротивления почти не было оказано, однако несколько ружейных и пистолетных выстрелов подняли тревогу. Мистер Саубридж овладел судном и повернул его к ветру, заметив, что остальные суда сделали то же. Он послал катера захватить самые большие и собирался отправиться на баркасе с тою же целью, когда показалась вторая канонерка, о которой совсем забыли, и бодро двинулась на помощь товарищу. Мистер Саубридж посадил половину своей команды на баркас, на котором имелась тяжелая каронада, и отправил ее на подмогу катерам, двинувшимся на канонерку. Последняя открыла по ним огонь, но они продолжали плыть, когда командир канонерки, заметив, что другая его не поддерживает и решив, что она захвачена, снова взял курс в открытое море. Наш герой пустился за канонеркой, хотя не мог видеть остальных катеров, но ветер посвежел и преследование оказывалось бесполезным; поэтому он направился за караваном и после упорного преследования завладел одномачтовым судном в пятьдесят тонн. Мести у которого глаза были, как у кошки, заметил, что во время тревоги несколько судов не переменили курса, и предложил, так как захваченное судно было очень легко на ходу, попытаться отрезать и захватить их, лавируя короткими галсами. Джек нашел этот совет разумным. Караван, переменивший курс, шел теперь в открытое море вместе с канонеркой при свежем бризе. Гнаться за ними было бесполезно, оставалось только попытать счастья, последовав совету Мести. Итак, он стал держать к берегу, время от времени меняя галс, и сделал миль пять или шесть, когда услышал сигнал «отсталых к сбору».