Как бы то ни было, Джек был в отличных отношениях с капитаном и со всем экипажем, за исключением своих четырех недругов — штурмана, Вигорса, боцмана и помощника комиссара. Что касается Вигорса, то он пришел в чувство и решил спрятать свой линек, пока Джек не отправится в новое плавание. Юный Госсет при всяком оскорбительном замечании со стороны Вигорса указывал на окно каюты и скалил зубы, и одно это упоминание заставляло Вигорса бледнеть и умолкать.
Два дня спустя они прибыли в Гибралтар. Мистер Саубридж вернулся на корвет, также как и мистер Джолиф. Здесь простояли две недели, в течение которых Джеку было разрешено оставаться на берегу; мистер Аспер сопровождал его, и Джек нагнал крупный счет, чтобы доказать своему отцу, что он еще жив. Мистер Саубридж заставил нашего героя рассказать ему свои похождения и был так доволен поведением Мести, что назначил его огневым. Эта должность требовала надежного человека, а к цвету кожи мистер Саубридж был равнодушен. Мести остался очень доволен этим назначением и вырос, по крайней мере, на три дюйма.
— Мне кажется, мистер Изи, — сказал старший лейтенант, — что если вы так любите плавание, то вам не мешало бы приобрести больше познаний в навигации.
— Я сам думаю, сэр, — ответил Джек скромно, — что я еще слаб по этой части.
— В таком случае мистер Джолиф может учить вас; он самый компетентный человек у нас на корабле. Чем скорее вы приметесь за дело, тем лучше. И если оно пойдет так же быстро, как испанский язык, то не доставит вам особенных затруднений.
Джек нашел этот совет разумным. На другой же день он начал заниматься со своим другом Джолифом и сделал важное открытие, что параллельные линии, продолженные в бесконечность, не сойдутся.
Не следует думать, что капитан Уильсон и мистер Саубридж получили свои назначения немедленно. Получение нового назначения всегда связано с известной проволочкой, соответственно рутине, установившейся на службе. Эти проволочки должны были занять пять-шесть месяцев, в течение которых не предстояло изменений в составе офицеров и команды корвета Его Величества «Гарпии».
Впрочем, одно изменение произошло: артиллерист мистер Майнес, командовавший первым катером в ту ночь, когда наш герой отделился от корабля, потерял правую руку, неосторожно заряжая мушкет. В качестве инвалида он был отослан на родину в отсутствие Джека, а на его место назначен другой, некто мистер Тальбойс. Это был плотный, коренастый мужчина с красным лицом и еще более красными руками, с рыжими волосами и рыжими бакенбардами. Мистер Тальбойс усердно занимался чтением и считал артиллериста самым важным лицом на корабле. Читал он «Артиллерийское искусство», часть которого понимал, остальное же было выше его разумения; как бы то ни было, он продолжал читать в надежде, что путем постоянного чтения поймет, наконец, все. Но он прочел эту книгу от заголовка до конца, по крайней мере, сорок раз и теперь перечитывал в сорок первый. Он никогда не являлся на палубе без «артиллерийского искусства» в кармане, ежеминутно готовый его вытащить.
Но, как мы уже заметили, мистер Тальбойс был очень высокого мнения о значении артиллериста и считал, что последний, при всех своих прочих достоинствах, необходимо должен быть мореплавателем. Он мог привести в пример не менее десятка кровопролитных сражений, в которых капитан и все морские офицеры были перебиты, так что команда над кораблем переходила к артиллерийскому офицеру.
— Если же, сэр, — говорил он, — артиллерист не мореплаватель, то как он может взять на себя команду кораблем Его Величества? Моряки, сэр, люди практичные; артиллерист же человек науки. Артиллерийское дело, сэр, есть наука — мы имеем свои прицелы и линии — свои зазоры, параболы и силы вержения — свои мишени и расчеты силы пороха. Как же может артиллерист не быть мореплавателем, сэр? Ведь он действует теми же математическими орудиями.
На этом основании мистер Тальбойс прибавил к своей библиотеке курс навигации, в которой ушел так же далеко, как в артиллерийской науке, то есть не дальше порога, у которого и застрял со всеми математическими орудиями, не умея ими распоряжаться. Надо отдать ему справедливость, он занимался каждый день по два, по три часа, и не его вина, если из этого ничего не выходило; голова его была набита техническими терминами — прицелы, синусы и косинусы, параболы, тангенсы, зазоры, секунды, логарифмы, квадратуры, метательные снаряды, Гюнтеровские скалы перемешались в его голове, не способной усвоить тройное правило. «Большая ученость, — сказал кто-то одному ученому, — свела тебя с ума». Мистер Тальбойс был недостаточно умен, чтобы сойти с ума; но ученость легла на его мозг; чем больше он читал, тем меньше понимал, и тем больше гордился своими предполагаемыми приобретениями.
— Я замечаю, мистер Изи, — сказал однажды артиллерист Джеку, вскоре после отплытия в Мальту, — что вы принялись за науку навигации: давно пора.
— Да, я начал заниматься, — ответил Джек.
— Известно ли вам, что плывущий корабль описывает параболу вокруг земного шара?
— Нет, я до этого еще не дошел, — сказал Джек.
— А знаете ли вы, что тело, получившее толчок, встретившись с другим телом, направится по касательной?
— Весьма возможно.
— Вы уже принялись за тригонометрию?
— Нет еще.
— Она потребует большого внимания.
— По всей вероятности.
— Вы увидите, что параллели долготы и параллели широты встречаются.
— Две параллельные линии, продолженные бесконечно, никогда не встретятся, — возразил Джек.
— Прошу прощения, — сказал артиллерист.
— Я тоже, — сказал Джек.
Мистер Тальбойс принес маленькую карту мира, и показалось, что все параллели соединяются в одной точке.
— Параллельные линии никогда не пересекаются, — упорствовал Джек.
Здесь они пустились обсуждать этот пункт, а в заключение прибегли к авторитету Джолифа, который сказал с улыбкой: «эти линии параллели и не параллели».
Так как оба оказались таким образом правы, то оба удовлетворились.
Хорошо, что Джек с первого абцуга начал оспаривать утверждения артиллериста, иначе, если б он слушал их, в его голове могла бы образоваться такая же путаница, как у мистера Тальбойса. Когда он немного освоился с навигацией, то убедился, что его противник ничего не знает.
По прибытии на Мальту Джек попал в новую историю. Хотя мистер Смальсоль не мог больше преследовать его, но оставался его врагом, тем более непримиримым, что Джек приобрел большую популярность. Вигорс тоже покорился судьбе, обдумывая месть; но особенно злобствовали мистер Бриггс и Истгоп. Джек по-прежнему часто беседовал на шканцах с Мести, а боцман и помощник комиссара, сдружившиеся на почве недоброжелательства к нашему герою, старались задеть его в своих разговорах.
— Да, — сказал как-то Истгоп, — посмотрел бы я на молодца, который решился бы меня толкнуть на берегу; ну, да наступит день, когда я омою в крови полученное мною оскорбление, мистер Бриггс.
— А я, будь я проклят, если не проучу негодяя, который украл мои штаны.
— А что, ваши деньги остались целы, мистер Бриггс? — спросил Истгоп.
— Я не пересчитывал, — величественно отвечал боцман.
— Конечно, джентльмен выше этого, — сказал Истгоп, — но знаете, бывают молодцы, за которыми нужно следить. Мало ли пропадает часов и кошельков. Эти уравнители да радикалы народ аховый…
— Во всяком случае, — сказал боцман, — я всегда готов дать удовлетворение, хотя бы и низшему чином* 2. Я не стану прятаться за чин, даром что не толкую о равенстве и не якшаюсь с неграми.
Все это так очевидно метило на нашего героя, что Джек подошел к боцману и, приподняв шляпу, чрезвычайно вежливо спросил:
— Если не ошибаюсь, мистер Бриггс, ваш разговор относится ко мне.
— Похоже на то, — ответил мистер Бриггс. — Кто подслушивает чужие разговоры, тот легко может услышать о себе что-нибудь неприятное.
— Кажется, джентльменам нельзя больше разговаривать, не будучи подслушиваемыми, — заметил мистер Истгоп, поправляя воротнички.
— Уже не первый раз вы отпускаете оскорбительными замечания по моему адресу, мистер Бриггс, — продолжал Джек, — и так как вы, по-видимому, считаете себя оскорбленным в истории со штанами — я тут же заявляю, что это я принес их на корабль — то я с величайшим удовольствием дам вам удовлетворение.