К вечеру явился Мести с чемоданами мичманов, узлом с койкой для себя. Ашанти не вымолвил ни слова — глаза его сказали все, что было нужно — но пристроил в уголку койку, и вскоре все трое спасли сном праведников.
На другое утро капитан Уильсон еще раз навестил больных, увещевал Джека беречься, елико возможно, пожелал им скорого выздоровления и окончательно простился с ними. Спустя полчаса после его ухода они увидели в окно «Аврору», выходившую из гавани. Тут они выскочили из постелей, сбросили лубки и пустились в одних рубашках в пляс.
— Ну, Мести, — сказал Джек, успокоившись, — теперь давайте держать палавер, как говорят на вашей родине.
Мичманы снова улеглись в постели, а Мести с важным видом уселся между ними на стуле. Вопрос заключался в том, как избавиться от отца Томазо. Сбросить его в море? Или раздробить ему череп? Или всадить в него нож? Придушить? Отравить? Или пустить в ход мирные средства — убеждение, подкуп? Всем известно, как трудно отделаться от попа.
Так как Джек и Гаскойн не были итальянцами и не питали пристрастия к стилетам и ядам, то решено было испытать мирные средства; предложить отцу Томазо тысячу долларов, если он согласится не препятствовать браку.
Мести, видавший раньше отца Томазо, отправился к нему с запиской Джека через несколько дней после несчастного случая с экипажем. Патер прочел записку и спросил Мести по-английски:
— Поправляется ли ваш господин?
— Да, — отвечал Мести, — ему теперь лучше.
— Давно ли вы у него служите?
— Нет, недавно.
— Вы очень привязаны к нему? Он хорошо обращается с вами, не жалеет денег?
Хитрый негр догадался, что эти вопросы предлагаются неспроста, и отвечал равнодушным тоном:
— Какое мне дело до него?
Патер пристально посмотрел на Мести и, заметив свирепое выражение его лица, решил, что это подходящий человек.
— Ваш господин предлагает мне тысячу долларов, хотите получить эти деньги в свою пользу?
Мести осклабился.
— С такими деньгами я был бы богачом на своей земле.
— Вы их получите, если согласитесь подсыпать вашему господину в питье или пищу порошок, который я вам дам.
— Понимаю, — сказал Мести, — в нашей земле это часто делают.
— Что же? Согласны? Тогда я напишу, что принимаю деньги.
— А если догадаются, что это я сделал?
— Мы отправим вас в безопасное место, не бойтесь.
— Тысячу долларов?
— Всю, полностью.
— Давайте порошок.
— Подождите немного, — сказал патер и вышел из комнаты. Через десять минут он вернулся с запиской и маленьким пакетом с серым порошком.
— Подсыпьте это ему в суп или другое кушанье, и доллары будут ваши, — клянусь святым крестом.
Мести злобно усмехнулся.
— Как только получите деньги, принесите их мне. Затем дайте порошок и приходите ко мне; я сам провожу вас в безопасное место.
Вернувшись в барак, Мести повторил весь свой разговор с отцом Томазо.
— Это яд, очевидно, — сказал Гаскойн, — надо будет испытать его на каком-нибудь животном.
— Я испытаю, масса Гаскойн, — сказал Мести. — Но что теперь делать?
— Этот негодяй пишет, что за тысячу долларов согласен не только не препятствовать, но даже помогать мне, — сказал Изи. — Давайте опять держать палавер.
После продолжительных прений решено было, что Мести получит чек на тысячу долларов, отнесет его патеру и заявит, что он уже подсыпал порошок.
На другой день Мести отправился к патеру.
— Дали порошок? — спросил тот.
— Да, час тому назад. Вот чек на тысячу долларов.
— Сходите за деньгами, принесите их сюда, а затем отправляйтесь в барак, и когда ваш господин умрет, приходите ко мне. У меня все готово; я провожу вас в горы, в монастырь нашего ордена; там вы переждете, когда дело забудется, а затем я найду способ отправить вас на каком-нибудь корабле.
Мести отправился за деньгами, принес их в мешке отцу Томазо, а затем вернулся в барак. Решено было, что он уедет с монахом: Мести настаивал на этом.
Вернувшись к отцу Томазо вечером, он заявил ему, что Джек умер. Затем они сели на приготовленных уже мулов и уехали из Палермо. Мешок с долларами был привязан к седлу Мести.
Утром дон Филипп сообщил нашему герою об отъезде духовника.
— Я думаю перенести вас к нам, — прибавил он, — а вы постарайтесь воспользоваться отсутствием патера.
— У меня есть и средства для этого, — отвечал Джек, протягивая ему письмо отца Томазо.
Дон Филипп прочел его с удивлением, и был еще более удивлен, когда Джек рассказал ему всю историю. Он помолчал немного, потом сказал:
— Жаль мне вашего негра. Не видать вам его больше. Во-первых, за тысячу долларов они отправят на тот свет тысячу негров, а во-вторых, им нужно отделаться от такого свидетеля. Где этот порошок?
— Мести взял его с собой.
— Правда, он хитрый малый; пожалуй что патеру не справиться с ним, — заметил дон Филипп.
— Наверное, у него есть что-нибудь на уме, — сказал Гаскойн.
— Во всяком случае, — продолжал дон Филипп, — надо рассказать обо всем моему отцу и моей матери; первому, чтобы он принял меры, второй — чтобы открыть ей глаза.
Дон Филипп сообщил своим родителям о низости монаха, а мичманы были перенесены в палаццо. Их быстрое улучшение сильно подняло репутацию хирургов, участвовавших в обмане, так как о несчастии с мичманами ходили в городе преувеличенные слухи, и положение их считалось безнадежным.
Так как нашему герою было очень хорошо в палаццо Ребьеры, то с окончательным выздоровлением он не спешил. Синьора, узнав о поведении отца Томазо, решительно перешла на сторону Джека и заявила, что не станет больше заводить домашнего духовника. Дон Ребьера отнесся благосклонно к формальному предложению со стороны нашего героя, но объявил, что без согласия его отца не может быть и речи о свадьбе. Джек попытался спорить: «Отец, — говорил он, — не спрашивал его согласия, когда женился; стало быть, и он может обойтись без отцовского согласия». Но дон Ребьера, не знакомый с правами человека, и слышать не хотел о свадьбе, пока не получит согласия от родителей Джека.
На четвертый день после переселения наших мичманов в палаццо Ребьеры, вечером, когда они сидели в своей комнате в обществе дона Филиппа и Агнесы, дверь отворилась, и вошел какой-то монах. Они вздрогнули, думая, что это отец Томазо, но никто не обратился к нему с вопросом. Монах запер дверь, откинул капюшон, и все узнали черное лицо Мести. Он сбросил монашеский балахон и оказался в своей одежде с мешком долларов, привязанным к поясу. Агнеса вскрикнула, все вскочили с мест.
— Откуда ты, Мести? Где же патер? — спросил Джек.
— Это длинная история, масса Изи; я вам расскажу по порядку.
— Садись и рассказывай; только не торопись, я буду переводить дону Филиппу и донне Агнесе.
— Очень хорошо, сэр. Вечером патер и я сели на мулов и выехали из города; он велел мне везти мешок с долларами. Поехали в горы, в два часа ночи остановились в каком-то доме и отдыхали до восьми; потом опять ехали целый день, только раз остановились отдохнуть, съесть кусок хлеба и выпить вина. Вечером опять остановились в каком-то доме; тут все ему кланялись в пояс, а хозяйка зажарила на ужин кролика. Я вышел в кухню; тут женщина бросила на стол ломоть хлеба и немного чесноку и объяснила мне знаками, что это ужин для меня, а кролик для патера. Тогда я говорю себе: постой, если кролик для патера, то я приправлю его порошком.
— Порошком! — воскликнул Джек.
— Что он говорит? — спросил дон Филипп. Джек перевел, и Мести продолжал рассказ.
— Когда женщина вышла из кухни, я посыпал кролика порошком. Патер съел его весь и косточки обсосал; потом велел мне седлать мулов, благословил женщину — вместо платы за постой — и мы поехали дальше. Ехали часа два, как вдруг патер остановился, сошел на землю, схватился за живот и давай кататься, стонать и корчиться; потом взглянул на меня, точно хотел сказать: это твоя работа, черный негодяй? — а я достал пакет от порошка, показал ему и засмеялся, — тут из него и дух вон.