Разоблачая религиозно-идеалистический характер учения об «изначальной целесообразности» (телеологии), Энгельс писал, что согласно этому учению, например, «кошки были созданы для того, чтобы пожирать мышей, мыши, чтобы быть пожираемыми кошками, а вся природа, чтобы доказывать мудрость творца»[21]. Эта плоская телеология, наивная мысль об изначальной целесообразности существующих в природе порядков была, по словам Энгельса, высшей обобщающей мыслью, до которой поднялось естествознание XVII— XVIII веков. Поэтому величайшей заслугой материалистической философии XVII—XVIII веков Энгельс считал то, что, несмотря на ограниченность современных ей естественнонаучных знаний, она не сбилась с толку, а настойчиво пыталась объяснить мир из него самого, предоставив детальное подтверждение этого объяснения естествознанию будущего.
И действительно, только во второй половине XIX века великий естествоиспытатель-материалист Ч. Дарвин впервые в истории естествознания научно объяснил явление целесообразности, столь изумительно проявляющейся в строении организмов и в их приспособленности к условиям жизни. Без преувеличения можно сказать, что центральной задачей дарвинизма и является раскрытие исторического процесса образования организмов, который прежде всего объяснил бы их коренную, основную черту — их целесообразность.
Решение этой грандиозной общебиологической задачи дарвинизм нашел в естественном отборе. В своей гениальной теории происхождения видов растений и животных Дарвин показал, что наблюдаемая в живой природе целесообразность, пригнанность организмов к окружающим их условиям внешней среды, соответствие строения и функций организма и всех его органов данным условиям внешней среды являются результатом естественного отбора полезных для организма приспособлений. Если у организма появляются изменения, способствующие его выживанию и развитию в данных условиях внешней среды, то это ведет к увеличению численности, размножению таких организмов. Изменения же, вредные для организма в данных условиях, не только не способствуют размножению таких организмов, но, наоборот, ведут к уменьшению их числа. Этим и объясняется беспрерывное совершенствование организмов в естественной природе, появление новых, более приспособленных к условиям существования видов.
С этой точки зрения организмы устроены целесообразно не вообще, не применительно ко всем и всяким условиям, а только в отношении данных, вполне определенных условий внешней среды. Следовательно, можно говорить не об абсолютной, а лишь об относительной целесообразности устройства организмов.
Дарвиновское понимание приспособления в живой природе как бессознательной целесообразной деятельности Энгельс сформулировал следующим образом. Если древесная лягушка или насекомое, питающееся листьями, имеет зеленую окраску, если животные пустынь имеют окраску песочно-желтую, а полярные животные — преимущественно снежно-белую, то, конечно, они приобрели такую окраску не намеренно и не руководствуясь какими-либо представлениями: напротив, их окраска объясняется только действием физических сил и химических факторов. И все-таки бесспорно, что эти живые существа благодаря такой окраске целесообразно приспособлены к среде, в которой они живут, и именно так, что они становятся вследствие этого гораздо менее заметными для своих врагов. Точно так же те органы, при помощи которых некоторые растения улавливают и поедают опускающихся на них насекомых, приспособлены - и даже целесообразно приспособлены — к такому действию.
Однако и после Дарвина естествознание не освободилось полностью от религиозно-идеалистического понимания целесообразности в живой природе. Даже в наше время естествоиспытатели-идеалисты, как и их предшественники, стремятся всякий факт относительной целесообразности и приспособления истолковывать как доказательство существования особой, надприродной «жизненной силы» или «духовной силы», ставящей себе цели, избирающей средства для осуществления этих целей, приспособляющей организмы и т. д. С целью обоснования идеи об «изначальной целесообразности» в живой природе организм нередко уподобляют машине. Например, целесообразность строения «генной молекулы» (то-есть вымышленной «частицы вещества наследственности») вейсманисты-морганисты видят в том, что она-де обладает чертами часового механизма. Подобно тому как в любой машине творчески воплощена та или иная цель, которую ставил перед собой человек, создавший эту машину, и в живом организме, по мысли вейсманистов-морганистов, якобы воплощена определенная цель. Разница, по словам Шредингера, идейного союзника морганистов, заключается лишь в том, что живой организм «это не грубое человеческое изделие, но прекраснейший шедевр, когда-либо достигнутый по линии господней квантовой механики».