«Двухколейность» не противоречила нашему видению организационной стороны дела. Запустить движение по одному из этих двух треков – израильско-палестинскому мы и сами старались, оказывая содействие налаживанию такого диалога в 1989 году и в течение первой половины 1990 года, но тогда диалог не состоялся из-за неуступчивой позиции Шамира. Сложнее было со вторым треком – международной конференцией. Классическая позиция СССР состояла в отстаивании ооновской эгиды для такой конференции и особой роли «пятерки» постоянных членов СБ. Но это уже многие годы категорически отвергалось Израилем, который, как нас убеждали, был «сыт по горло» многочисленными резолюциями Генассамблеи и Совета Безопасности, содержавшими, надо сказать, отнюдь не беспочвенную критику политики Тель-Авива на оккупированных арабских территориях (правда, были и «перехлесты»: я имею ввиду прежде всего резолюцию Генассамблеи, приравнявшую сионизм к расизму). Так или иначе, ооновская эгида вызывала у израильтян устойчивую аллергию, и этот барьер надо было как-то устранять.
В Москве также хорошо понимали, что линия ООП в связи с кувейтским кризисом ослабила международные позиции этой организации и не могла способствовать изменению известного негативного подхода Израиля к участию ее представителей в палестино-израильском диалоге. Но другой руководящей силы у палестинцев не было. Кроме того, как-то не верилось, что после фиаско с аннексией Кувейта Ясир Арафат будет продолжать идти прежним курсом, а не попытается подправить свою репутацию. В любом случае мы не видели альтернативы поддержке ООП как непременного участника БВУ, хотя и сознавали, что именно проблема формирования палестинской делегации станет одной из основных трудностей на пути налаживания мирного процесса.
Переговоры с Бейкером по БВУ прошли в целом конструктивно. Его предложение заменить ооновскую эгиду конференции как непроходной вариант на американо-советское коспонсорство нас устраивало. Конечно, это предполагало восстановление между СССР и Израилем дипломатических отношений, но к этому мы внутренне вот уже несколько лет были готовы и ждали только подходящего момента, чтобы «разменять» эту подвижку на что-то политически стоящее, например, согласие Израиля на участие в мирной конференции.
Лично у меня такое понимание впервые возникло в разговоре с Э.А. Шеварднадзе в Нью-Йорке в сентябре 1986 года в связи с его первой встречей с израильским министром иностранных дел Шимоном Пересом, которую я организовывал вместе с тогдашним постпредом при ООН и будущим премьер-министром Израиля Б. Нетанияху. Шеварднадзе считал, что разрыв дипотношений с Израилем в 1967 году был ошибкой, которую давно надо было исправить. Но все время этому что-то мешало – то внешние обстоятельства, то внутренние, а в последнее время – острая реакция арабов на массовую эмиграцию советских евреев в Израиль и поселение некоторых из них на оккупированной территории. В свою очередь и правительство Израиля не способствовало созданию подходящей атмосферы, отказываясь дать гарантии не размещать более эмигрантов из СССР на оккупированных землях. К тому же ситуацию то и дело обостряли стычки между израильтянами и палестинцами. Так и не успел Эдуард Амвросиевич осуществить задуманное. Это произошло только осенью 1991 года незадолго до открытия Мадридской конференции по БВУ. А пока Бессмертных заверил Бейкера, что проблема восстановления дипотношений с Израилем не станет препятствием для будущего нашего коспонсорства.