Некоторые из тех, кто причастны к просчету, допущенному Вашингтоном, не избежали соблазна попытаться оправдаться. Гласпи, например, потом доказывала в конгрессе, что достаточно четко проводила в разговоре с Саддамом Хусейном мысль о недопустимости силового решения. Но на прямой вопрос председателя Комиссии по международным делам, сказала ли она президенту Ирака, что если его войска перейдут границу с Кувейтом, то случится война, ответила кратким «нет». Корень ошибки американка усмотрела в мыслительных способностях иракского президента, утверждая, что он просто не был в состоянии понять, что ему говорилось. На сей счет могут быть разные мнения, так что оставим это заключение на совести Гласпи.
Другое, напрямую причастное лицо к определению американской политики тех дней – помощник президента по вопросам национальной безопасности Брент Скоукрофт – в свою очередь, считает, что американская позиция как бы вообще здесь ни при чем. Он спрашивает: «Была бы политика «сдерживания», угрожавшая, например, противостоять применению Ираком силы, более эффективной?» И дает такой ответ: «Поскольку Саддама в дальнейшем не смогло побудить отойти от принятого курса присутствие полумиллиона войск, выставленных прямо против него, то вряд ли. Не все войны можно избежать, и эта, возможно, была одной из таких. Саддам в любом случае поступил бы так, как поступил».36 Не думаю, что такая линия рассуждений корректна. Ведь одно дело, когда жребий не брошен – вторжение еще не совершено, и совсем другое, когда оно уже стало фактом и, следовательно, влечет за собой вопрос о том, чтобы отступить. Это уже качественно иная ситуация, где в действие вступают многие факторы, которых в первом случае просто нет.
Так или иначе, американской стороне приходится констатировать провал своей политики в отношении Багдада. Тот же Скоукрофт признает: «Наш подход к предотвращению конфликта – предупреждать против воинственного поведения, давать понять, что не оставим своих друзей, но продолжать предлагать добрые отношения в обмен за хорошее поведение – потерпел провал».37 Смягчающее для Вашингтона обстоятельство Скоукрофт видит в позиции арабских друзей США, выступавших в период назревания кризиса против активного американского вмешательства и отдававшим предпочтение внутриарабской дипломатии.
Джордж Буш, со своей стороны, берет под защиту Гласпи, считая, судя по всему, ее действия вполне адекватными. Это и понятно, поскольку сам Буш не предполагал, что Ирак замышляет широкомасштабную агрессию. Он пишет: «Мне не верилось, что Саддам вторгнется. Какое-то время я думал или надеялся, что его действие направлено на то, чтобы посильнее надавить на Кувейт, заставить урегулировать споры и что, сделав это, он уйдет».38 «У нас не было ясности в отношении целей Саддама», говорится в книге Буша и Скоукрофта.39
Быстроту и резкость разворота Вашингтона – от политики «наведения мостов», заигрывания и умиротворения к жесткому противостоянию можно объяснить, во-первых, тем, что неожиданным захватом всего Кувейта Багдад радикально изменил для США ситуацию в неприемлемом для них направлении. Вторая причина, почему США переориетировались на конфронтацию с Ираком, состоит, как я полагаю, в том, что сразу отпали доводы, которые до этого побуждали Вашингтон закрывать или полузакрывать глаза на иракские программы обретения оружия массового уничтожения. Возникла удобная возможность разом покончить с этой быстронараставшей опасностью – возможность, созданная к тому же самим Багдадом. Отсюда берет исток разработка военной операции МНС как с самого начала ориентированной на нанесение Ираку крупного поражения. Отсюда же и установка, которую Буш изложил Горбачеву еще в Хельсинки, на введение для Ирака военных ограничений при окончательном урегулировании. Если вариант нанесения сильного удара по Ираку в течение какого-то времени еще оставался опцией и допускался мирный исход, то установка на военные ограничения для Ирака сохраняла силу при любом развитии событий, то есть и при мирном, и при военном варианте решения конфликта.