Если предстояли переговоры с кем либо из министров иностранных дел или других высокопоставленных гостей, то готовили соответствующие памятки, проекты совместных заявлений, сообщений для печати и т.д. Поскольку М.С.Горбачеву и Э.А.Шеварднадзе затрагивать кувейтский кризис с визитерами приходилось все чаще, то скоро все базовые элементы как нашей позиции, так и обстановки вокруг кризиса оказались у них, как говорится, на кончиках пальцев. Это сильно облегчало наше положение, поскольку уже не требовалось готовить каждый раз объемистые материалы от «а» до «я». Достаточно было выделять лишь появившиеся новые моменты или интересные обстоятельства, указать на специфику политики конкретного государства, сообщить сведения о тех, с кем предстоит вести переговоры.
Хорошее рабочее взаимодействие с аппаратом президента СССР (в данном случае теми, через кого проходили бумаги по кувейтскому кризису, а это были А.Черняев и В.Гусенков) помогало быстрому решению вопросов. В своих мемуарах А.С.Черняев упоминает, что находился со мной в повседневном контакте. Это чаще всего так и было. Особенно на заключительной стадии кризиса, когда особенно возросло значение быстрого взаимообмена информацией о происходящем, но бывали и сбои, когда Кремль по каким-то причинам действовал сам по себе, ставя МИД об этом в известность постфактум, либо вовсе не информируя.
С Э.А.Шеварднадзе мне работалось легко. Если он доверял, то предпочитал не стеснять свободу действий подчиненных, а, напротив, хотел, чтобы его заместители самостоятельно и быстро решали вопросы в пределах своей компетенции, но и не забывали по наиболее существенным своевременно ставить его в известность, а принципиальные вещи – согласовывать. Не будучи по своей природе ни мелочным, ни придирчивым и не дергая по пустякам, он был вместе с тем весьма требовательным руководителем во всем, что касалось точности и достоверности, учета всех обстоятельств и оперативности при подготовке документов и своевременного и инициативного упреждения событий и реагирования на них. Мне казалось, что у него самого шел непрерывный активный мыслительный процесс поиска различных вариантов действий и решений. В те полгода кувейтского кризиса, когда МИД возглавлялся Э.А.Шеварднадзе, редкий день обходился без встречи с ним или его звонка, или даже нескольких телефонных разговоров, когда он высказывал те или иные соображения, связанные с кризисом (а разных аспектов у кризиса было много, так что в темах недостатка не было). Эдуард Амвросиевич, как правило, не придавал своей мысли форму указания; чаще интересовался мнением, причем к аргументам был восприимчив и не раздражался, если ему приходилось выслушивать в ответ сомнения или даже несогласие, но если мысль встречала поддержку, то можно было услышать и упрек: ну что же вы сами мне это до сих пор не предложили?! Так он стимулировал работу своих сотрудников.
Шеварднадзе, как правило, не проводил многолюдных и долгих совещаний. Они бы и не соответствовали его деловому стилю и крайне напряженному графику работы. Предпочтение отдавалось коротким обсуждениям совершенно конкретных вопросов, на которые приглашались те, кто владел материалом, мог дать толковый совет или кому предстояло выполнять то или иное поручение, Эдуард Амвросиевич избегал, насколько это возможно, спонтанных решений и как думающий человек не был чужд колебаний, когда предстояло определять позицию по особо важному вопросу. Взвешивая «за» и «против», прикидывая разные варианты, он размышлял сам и привлекал к этому процессу сотрудников аппарата. Советовался и на стороне. При всем этом у него был свой взгляд на вещи, определявшийся его убеждениями и принципами, и способность действовать решительно, твердо и быстро.
Неоднократно тема кувейтского кризиса фигурировала на так называемых «понедельничных» совещаниях – своего рода планерках, которые министр проводил раз в неделю с участием своих заместителей, помощников министра С.П.Тарасенко и Т.Г.Степанова и руководителя своего секретариата И.С.Иванова. На них обсуждались как текущие, так и перспективные вопросы, ход подготовки к визитам и переговорам, решались организационные дела. Обстановка на этих совещаниях была демократичная. Каждый мог выдвинуть на коллективное обсуждение любой волновавший его вопрос.
В мемуарах Бейкера я с удивлением прочел о том, что Шеварднадзе «месяцами сражался» с арабистами своего министерства и даже «находился под их неимоверным давлением».14 Вот уж чушь несусветная! Во-первых, такого не могло быть просто в силу непререкаемых властных полномочий министра (времена были хоть перестроечные, но советские, а МИД всегда отличала высочайшая исполнительская дисциплина; да и натура у Шеварднадзе была не та, чтобы сносить давление с чьей бы то ни было стороны). Во-вторых, Эдуард Амвросиевич пользовался и как политик, и как руководитель, и как человек большим авторитетом у сотрудников МИД СССР, и наши арабисты не были здесь исключением. И в-третьих, между Шеварднадзе, мною как его заместителем, отвечавшим за арабское направление, и сотрудниками Управления стран Ближнего Востока и Северной Африки МИДа, где трудились арабисты, не было расхождений в том, какая у Советского Союза должна быть политика по отношению к кувейтскому кризису и Багдаду как его виновнику. Так что сражаться министру в подведомственном ему учреждении было и не с кем и не за чем. У Шеварднадзе были оппоненты в Москве, но не в МИДе.